А там уж твоя воля, согласен». Ой заставит истопить баню и скажет тебе: «Иди мойся!» А ты ему скажи: «В нашем царстве принято, чтобы раньше хозяин мылся». Когда же он пойдет в баню» ты вот что сделай: в шкафу у него стоят две склянки с лекарствами: в одной — лекарство, прибавляющее силу, в другой — убавляющее. Ты возьми да поменяй их местами. А дальше уж ты сам увидишь, что тебе делать.
Кехермен-Кетил поблагодарил старика за совет и пошёл в намеченное место. Как только он приблизился к логову царя земли, тот злорадно воскликнул:
— А-а, сам же явился! Небось ты, раз лишил меня одной руки, подумал: «Ага, погубил его!» Но не тут-то было, у меня их ещё одиннадцать. Ты, поди, пришел просить прощения, но я не прощу. Лезь в рот, проглочу тебя!
— Нет, я не прощения просить, а познакомиться с тобой пришёл, — сказал Кехермен-Кетил. — Ну, коли хочешь съесть — пожалуйста. Только я грязный пока, со дня рождения ни разу не мылся, нужно бы сначала в бане помыться.
— Что ж, помойся, слаще будешь, — сказал царь земли и послал служанку баню топить. А когда баня истопилась, стал торопить Кехермен-Кетила мыться: — Иди, иди скорее, мойся чище!
Кехермен-Кетил возразил ему:
— В нашем царстве принято, чтобы вначале хозяин мылся!
Когда царь земли отправился в баню, Кехермен-Кетил открыл шкаф и поменял местами склянки с лекарствами. А когда тот вернулся, Кехермен-Кетил сходил и помылся в бане.
— Ну, теперь очистился ты, лезь в рот, проглочу! — сказал царь земли.
— Поесть-то ты всегда успеешь, давай сначала поборемся, а там видно будет, — возразил Кехермен-Кетил.
— Ну, коли так, прежде чем бороться, следует выпить чуточку, — сказал царь земли и одну склянку, из шкафа подал Кехермен-Кетилу, а из другой выпил сам. Но он сразу почувствовал убыль своих сил и закричал Кехермен-Кетилу: — Погоди, не пей, оставь мне немного!
— Да мне самому не хватило! — сказал Кехермен-Кетил и, выпив содержимое склянки, треснул её об пол.
Вслед за этим он выволок царя земли во двор, ударом клюки размозжил ему голову и голыми руками распорол живот. Из распоротого живота царя видимо-невидимо повалил народ. Между прочими людьми оказались также отец Кехермен-Кетила и брат Кехитран. Оказывается, царь земли успел проглотить их тогда, когда они вышли на поиски пропавшего Кехермен-Кетила.
Так освободил и спас Кехермен-Кетил народы двенадцати стран из-под власти царя земли. Поэтому они вечно славят незабываемое богатырское имя Кехермен-Кетила.
У одной старухи было семь сыновей, но не имела она ни одной дочери. Сыновья уже подросли и работали в лесу.
Жили они, жили, и старуха почувствовала, что снова должна стать матерью. Сыновья всей артелью собрались идти в лес и сказали ей:
— Мама, если ты родишь без нас, то сделай так: будет сын — брось кочедык на дорогу, по которой мы возвращаемся из лесу, если же будет дочь — брось веретено.
У старухи родилась дочь, и она бросила на дорогу веретено. Соседи же, из ненависти, пошли и заменили веретено кочедыком. Братья, возвращаясь из лесу, увидели кочедык и, покинув дом матери, ушли за тридевять земель.
Дочь свою старуха назвала Пиге. Когда Лиге подросла, она стала выходить на улицу играть со сверстницами. Как-то раз девочки-подружки поспорили и стали дразнить Пиге душегубкой.
— Эх ты, — затараторили девочки, — братьев своих родных погубила!
Пиге со слезами вернулась домой и спросила у матери:
— Мама, разве были у меня братья?
— Что ты, доченька! — ответила мать. — Какие же братья могли быть у тебя?
На другой день Пиге опять вышла на улицу. А девочки снова:
— Ай да душегубка! Братьев своих погубила!
Пиге в слезах вернулась к матери и спросила:
— Мама, наверно, были у меня братья? Зачем же дразнят девочки?
— Да нет же, доченька, — ответила мать, — на улице чем только не дразнятся, всех не переслушаешь.
Но и на третий день девочки не переставали дразнить. Пиге тогда подумала: «Мама всё равно ничего не скажет». Не заходя в избу, она направилась к старухе-ворожее.
— Бабушка, — сказала Пиге старушке, — скажи, пожалуйста, были у меня братья или нет? Как выйду на улицу, девочки дразнят меня душегубкой, будто я погубила родных братьев. Я спрашивала маму, но она ничего не говорит о братьях.
