И сказал ей то, о чем будто подспудно думал всю смену:
— Слушай, очень это будет странно выглядеть, если я как-нибудь схожу с тобой на танцы?
Она покраснела, отодвинулась. Даже вдруг попыталась натянуть на колени свою коротенькую юбку. Но спросила уже так, как и разговаривала со мной в эту смену:
— В каком смысле странно?
— Ну, с чего это вдруг — я и на танцы?!
— А-а-а?!
— Что — а-а-а?
Санька выговорила поспешно:
— Возраст у тебя — нормальный для танцев, в клубе строителей и лысые дедушки бывают. — Чуть покривилась: — Репутация у меня, конечно… — Снова посмотрела прямо в глаза мне: — Но я тебе правду сказала.
— Ну, тогда сегодня вечером и пойдем.
Санька спросила без улыбки:
— А танцевать-то ты хоть умеешь?
— А иначе какая бы у меня причина на танцы идти?
— Да, действительно, какая?.. Что это я опять запамятовала: видела ведь, как ты танцуешь. Для танцев, конечно, ты кавалер средненький, но уж сделаю тебе снисхождение: начальство как-никак, механик крана.
— Уж как мне тебя и благодарить, Санька?!
— А ты — подумай, может, что путное придумаешь.
Мы сдали, как обычно, смену, вымылись, сели за стол обедать. Катя ела и читала какую-то книжку. И верзила Смоликов, конечно, молчал, ел с аппетитом. Тетя Нюра вздохнула:
— Что-то позабыл нас этот вежливый следователь?..
— А чего ему о нас помнить?.. — равнодушно и негромко спросил Смоликов. — Это для нас Прохоров был свой человек, а у следователя таких дел — десятки. Закрыл очередное, то есть про Игната, поскольку все тут яснее ясного, и начал следующее.
— Радость у меня, тетя Нюра! — сказала неожиданно Санька. — Уговорила я наконец-то Серегу пойти со мной на танцы сегодня вечером.
— А что?! — обрадовалась тетя Нюра. — Нельзя, Сереженька, все бирюком на кране в глуши сидеть. Горе, конечно, так ведь и отвлечься когда надо! — Глянула искоса и коротко на Катю.
Катя продолжала есть и читать свою книжку… И Смоликов не поднял головы от тарелки… «От хотения до делания — дистанция огромного размера…»
— Не опозорить бы мне только Саньку, тетя Нюра, ногу бы кому не отдавить!
— Санька к любым кавалерам привыкла!.. А ты — человек воспитанный.
Смоликов сказал:
— Ты сам берегись, чтобы тебе не отдавили ногу, не подсовывай ее по неопытности под чужой каблук.
— Ну, спасибо, тетя Нюра, — я встал, пошел к радиотелефону, отчитался за смену перед Аллой Викторовной.
— Не удалось мне, Колосов, побывать сегодня у вас на кране, — сказала она. — Целый день у Панферова с инжектором мучаемся… — и замолчала выжидательно.
— Да у нас все в порядке, не беспокойтесь, пожалуйста.
— Ну, до ночного пересменка, — помолчав, сказала она, повесила трубку.
Я пришел в каюту. Тетя Нюра мыла посуду на кухне, улыбнулась мне:
— Иди-иди, попляши для разнообразия.
В нашем кубрике были Смоликов и Санька. На Саньке уже было ее единственное выходное платье, синее с каемкой белых кружев по воротнику и концам рукавов. На стройных ногах — тонкие чулки, лакированные туфли. Светлые и коротко остриженные волосы были причесаны как всегда, будто с нарочитой небрежностью. Санька спокойно и деловито доставала из стенного шкафа мой костюм, белую рубашку, галстук, аккуратно раскладывала все это на моей койке. А на полу уже стояли рядышком мои выходные ботинки.
— Ты, Саня, лицо накрась, как всегда, — вдруг спокойно проговорил Смоликов.
— Что, дядя Ваня? — Санька резко крутанулась на каблучках, оборачиваясь к нему, тотчас поняла, кивнула согласно: — Ага!
Какое-то растерянное у Саньки лицо, будто испуганное даже, словно она готовилась к чему-то важному, исключительному…
— Я достала все твое, — нерешительно выговорила она, чуть покраснела: — Знать бы раньше — отгладила бы тебе костюм. Редко вы пользуетесь своим выходным костюмом, товарищ механик крана! Зависелся он в шкафу!
— Серега — выгодный муж будет, — так же ровно выговорил Смоликов и вдруг сел на койке, спустив на пол свои длинные ноги: — Вспомнил, что курево кончается. Прогуляюсь с вами до магазина, в компании — и мне веселее, — и начал неспешно одеваться. — Куда поведешь-то нас? — спросил он Саньку. — В село или в поселок строителей?
