«Угораздило же кого-то заполучить такую фамилию, — подумал Дорожкин. — И не только заполучить, но и прославить ее. А если серьезно, чем лучше фамилия, к примеру, Долгих или Косых, чем та же фамилия Мертвых? Да ничем». Тут же в голове всплыло, что и улицы имени Сталина до сей поры Дорожкину не попадалось, ну так чего было задумываться по этому поводу? Городок закрытый, один раз назвали, а потом просто не стали переименовывать.
«Просто не стали переименовывать», — успокоил себя Дорожкин, хотя перекресток улицы Сталина и улицы Мертвых представился ему не самым приятным для полуденной прогулки местом в любом городе.
Тем не менее под ногами царила все та же чистота, кроссовки не расшнуровывались, солнце светило в лицо, теплый ветерок ласкал через ветровку спину, а щебечущие детишки с ранцами, которые то и дело попадались навстречу, способны были привести в хорошее расположение духа даже закоренелого неудачника. За спиной заурчала маршрутка, которая двигалась в направлении, противоположном движению маршрутки номер два. И точно, на стекле у нее сияла цифра «один», а маршрут был указан обратным образом — «улица Бабеля — улица Мертвых — улица Сталина — улица писателя Николая Носова — улица Бабеля». Водитель маршрутки помахал Дорожкину через стекло, Дорожкин помахал ему в ответ и на первом же перекрестке перешел через широкую улицу, которая, как и следовало ожидать, называлась улицей Ленина. У тротуара Дорожкин уступил дорогу мальчишке-велосипедисту, помахал водителю еще одной маршрутки с номером четыре, которая, скорее всего, курсировала именно по этой улице, и продолжил движение вниз по Бабеля, приметив следующий перекресток, за которым поднималось особенно высокое и громоздкое здание все из того же темно-красного кирпича.
Город явно выражал готовность нравиться новому горожанину, и нравиться не только на первый, но и на все последующие взгляды, несмотря на то что его здания были похожи друг на друга как близнецы и каждое украшали выложенные из того же кирпича вертикальные пилоны с вырезанными из известняка уродливыми рожами. Зато, в отличие от каменных, лица встречных детишек были как раз улыбающимися, к тому же в каждой стайке ребятишек, независимо от их возраста, непременно находился один ребенок, который с важным видом говорил Дорожкину: «Здравствуйте». Ну точно как в родной деревне. Вот если бы еще не было ощущения нехватки воздуха, словно в высокогорье, ну так должна же была вчерашняя загоруйковка сказаться на самочувствии хоть как-то?
Следующая улица оказалась улицей Николая-угодника. Именно так и было написано на белой в синей рамочке табличке, разве только после последней буквы «а» был добавлен еще и аккуратный крестик. Дорожкин почесал затылок, но не нашелся что сказать и пошел дальше, тем более что огромное здание по левую руку уже перегораживало часть неба.
Здание занимало целый квартал, то есть длилось ровно до следующего перекрестка, за которым город, видимо, заканчивался, потому что начинался низкий забор и кусты. Но темно-красная громада не давала Дорожкину оторвать от нее взгляд. Огромные окна как будто с черными стеклами, в которых отражались желтые липы, заканчивались стрельчатыми арками, над ними начинался следующий ряд таких же окон, и если бы не обычная черепичная кровля и не подмосковная осень вокруг, то Дорожкин готов бы был принять здание за какой-нибудь обезглавленный готический собор. Тем более что окружено оно было чугунной оградой, в орденах которой явственно проступали изречения на латыни. Впрочем, их было всего два, и они просто чередовали друг друга.
— Vice versa и et cetera[6], — услышал Дорожкин тонкий дребезжащий голосок и разглядел у красного кирпичного столба растрепанного старичка в мешковатом костюме и в черных, свойственных слепцам, очках. — Именно так и звучит. Вице вэрса и эт цэтэра. Благословенная латынь. Что означает: «наоборот, наизнанку, в обратном порядке, противоположным образом» в первом случае и «некое множество, следующее по пятам познания или учета» — во втором. Профессор Дубицкас к вашим услугам. Антонас Иозасович.
