Оказалось, что проход в промзону осуществить до банальности просто, хотя и не слишком удобно. Золотозубый встретил Дорожкина и Мещерского уже в сумерках возле постаментного газика, ловко забрался на каменное основание памятника и извлек из-за сидений пластиковый мешок, в котором обнаружились три прорезиненных дождевика, три пары выпачканных в мазуте и угольной пыли валенок запредельного размера, три пары столь же аккуратных краг и три противогаза с выбитыми стеклами и выломанными фильтрами, резиновая основа которых была выпачкана все в том же мазуте. Все это богатство рассмотреть удалось с помощью небольшого фонарика уже в перелеске за теплицами, куда Урнов и завел спутников, ловко лавируя между засыпанными снегом кустами бузины, которые следующие за ним Дорожкин и Мещерский усердно ломали и гнули.
— Переодеваемся, — прошипел Урнов и вывалил обмундирование на снег.
— Обязательно? — брезгливо поднял грязные валенки Мещерский, но поспорить ему не удалось. Тот способ проникновения на территорию промзоны, который предложил Урнов, делал переодевание необходимым.
— Ничего, — бодро заметил Урнов, всовывая ноги в валенки прямо в ботинках. — Зато в таких валенках удобно зимой по нужде ходить. Снимаешь порты, закатываешь их на голенища и присаживаешься. Валенки тебя сами держат.
— У меня такое чувство, — проворчал Мещерский, — что прошлый хозяин этих валенок справлял нужду, вовсе не спуская штаны. Почему так воняет?
— Ну, — заметил Урнов, шмыгая носом, — во-первых, тут помойка. В теплицу можно проникнуть только со стороны помойки. А во-вторых, и валенки, и плащи я снял с дохлых колхозничков. Их как раз тут недалеко зарывают в снег, мрут-то они регулярно. А ребята эти моются нечасто. Не знаю, как в дикой природе, а в хозяйстве Быкодорова это расходный материал.
— Я надеюсь, что противогазы эти не с трупов сняты? — поморщился Дорожкин.
— Не, — покачал головой Урнов. — Это маскировка, колхознички противогазы не носят. Это нам, чтобы на них в темноте походить.
Независимо ни от чего, противогазы воняли ничем не лучше валенок. Дорожкин направил луч фонарика на лицо Мещерского, который действительно выглядывал из-под колпака плаща как ободранное чудище, но смеяться не стал. Ощущения и в самом деле были не из приятных.
— Как низко я пал, — простонал Мещерский.
— Дебаты будут после, — прошипел Урнов и махнул рукой.
Им действительно пришлось пробираться через помойку. Тут, в стороне от дороги, в кустах чего только не было. Валялись кучи ботвы, какие-то ящики, гнилые овощи, тряпки. В воздухе ощущалось едва переносимое зловоние, но все забивал тяжелый и даже пьянящий запах мяты. Тепличные корпуса, выходящие к помойке, тонули в темноте. В самой гуще гнили и разложения Урнов выбрался на загаженный пандус и принялся ковыряться в кособоких воротах. Прошла одна минута, другая, наконец в замке что-то щелкнуло, и воротина дрогнула.
— Замок ржавый, — прошипел вполголоса Урнов. — Быкодоров жмется маслом смазать.
— Сам смажь, — посоветовал Дорожкин.
— Прочухает сразу, — отмахнулся Урнов.
За воротами стояла уже непроглядная тьма. Дорожкину пришлось положить руку на плечо Урнова, за плечо Дорожкина уцепился Мещерский, и вся процессия побрела, с трудом переставляя валенки, между каких-то, как казалось Дорожкину на ощупь, ящиков и бочек.
— Тут хотели солить огурцы, квасить капусту, — прошептал Урнов, — но не вышло у них ничего. Все гниет, портится. То соль забудут положить, то воды не нальют, то еще что. То лапы не помоют. Да и кто будет это все есть-то? Лучше пойти на рынок и деревенского скушать чего.
— Зачем тогда нужны эти теплицы? — удивился Дорожкин.
— А куда колхозничков девать? — в ответ удивился Урнов. — Говорят, что, когда тут город только начинался, их тьма была. Выходили из лесу, как пингвины, и смотрели на то, что тут строится да затевается. Насмотрелись. Никто им не подсказал, что надо дубинами по башкам настучать этим переселенцам, ну а теперь уж поздно… Теперь они уже не пингвины, а колхознички. И цена их жизни — копейка. А так-то главная культура тут эта самая мята. Воняет от нее хуже, чем от гнили какой!
