А когда Дорожкин надел куртку да шагнул за порог, Дир поскреб виски твердыми пальцами, словно лучину от чурбака отщипывал.
— Грязное это дело, — пробурчал недовольно. — Все здесь в Кузьминске такое грязное, что не только вымазаться можно, но и захлебнуться. И эта мерзость, что едва Саньку не пришибла да меня не переломила, покажется еще детской забавой. Попомните мои слова. Иди, парень, да обожди с выводами, дай с мыслями собраться.
— Не ворожи попусту, — вдруг твердо произнесла Лизка. — Помни: в зеркало смотришь — что в окно пялишься, всем свою физиономию кажешь. Не ищи того, кто искать себя не завещал. И торопись, нехорошо опаздывать. Работа есть работа, даже если начальник твой очень нехороший человек, очень.
Дорожкин снова набрал в руку снег, оглянулся. К дверям училища подходила знакомая фигура.
— Нина Сергеевна! — закричал он. — Минуточку.
Она остановилась. Он подбежал, скользнул взглядом по уставшему лицу, пробормотал какие-то извинения.
— Только никому не говорите, Нина Сергеевна. У Алены был нимб над головой? Ну свет там, что ли?
— Какой нимб? — прошептала Козлова. — Отсвет, что ли? Было что-то. В апреле как раз я к ней в комнату заглянула, а она ворожбу какую-то плела, на голову что-то вроде паутинки светящейся лепила. Только она просила никому не говорить об этом. Очень сердилась тогда, очень. Сказала, что он страшно зол будет, если узнает.
— Кто — он? — спросил Дорожкин.
— Да как же… — пролепетала женщина и вдруг замолчала, побежала в училище. К ступеням подходил Адольфыч.
— А! Евгений Константинович? Работаешь? Молодцом. Не забудь про послезавтрашний вечер, с тебя легкое шутейное колдовство. Обязательно!
Сказал и зацокал каблуками щегольских ботинок по ступеням.
Дорожкин развернулся, не увидел возле «Торговых рядов» соглядатая и пошел к Урнову.
Тот курил, сидя перед своей мастерской на деревянном чурбачке. Дорожкин поздоровался, оглядел залепленные снегом плакаты, вздохнул.
— Нет торговли?
— Какая зимой торговля? — усмехнулся золотозубый, стряхивая снег с усов. — Лыжи я не делаю. Если попросят, могу сантехнику в порядок привести, двери перевесить. Замки поправить.
— А запасные части за стеной берете? — поинтересовался Дорожкин.
Осунулся сразу мастер. Зыркнул взглядом из-под бровей, шрам почесал возле глаза, сигарету скомкал в кулаке.
— Шрам откуда? — спросил Дорожкин.
— Афган, — протянул Урнов. — Пуля в камень попала, осколок под глаз ударил. А так-то обошлось. Давно это было.
— А сюда как попали?
— Трое сынов, — вздохнул Урнов. — Надо как-то зарабатывать. Содержать их. Я уж несколько лет здесь. Набирали сюда некогда рукастых. Смотри, мастерская без аренды, да и пансион выплачивают. Где я так еще заработаю? Кризис ведь теперь.
— А не жутко здесь? — спросил Дорожкин.
— Бывало и пострашнее, — скрипнул зубами мастер. — Я ж говорю, трое сынов у меня. Один военное заканчивает в Питере, выше меня на голову. Второй в Твери, в ОМОНе. Третий в Волоколамске в техникуме. На гитаре играет. Молодец. Адольфыч предлагал всех сюда перетащить, квартиры им дать, но я погожу пока. Что хочешь, инспектор? Сдашь меня?
— Нет, — вздохнул Дорожкин. — Мне с приятелем надо незаметно туда попасть, кое-что разведать. Сегодня ночью.
— Так это легко! — обрадовался золотозубый.
— Тогда дай-ка мне шину шипованную для велосипеда, — сказал Дорожкин. — Завтра заберешь. А если кто подойдет, так и скажешь: шину взял под залог, примерит, отдаст.
— Две тысячи рублей, — прищурился Урнов.
— Какие две тысячи рублей? — не понял Дорожкин.
— Залог — две тысячи рублей. Ты посмотри, какая шина! Ты что, хочешь, чтобы я тебе ее бесплатно отдал?
— Если бы мне кто-нибудь еще тогда, в конце августа, сказал, что я ночью в компании трех сотен уродов отправлюсь на охраняемую территорию сверхсекретного предприятия, я бы поспорил на килобакс, что этого не может случиться никогда, — недовольно проворчал Мещерский.
— А почему только на килобакс? — спросил Дорожкин.
— Потому что я не зарабатываю на идиотских спорах, — огрызнулся Мещерский.
— Тихо, ироды, — обернулся Урнов.
Дорожкин недовольно поморщился. Неизвестно, конечно, как представлял тогда, в конце августа, собственное будущее Мещерский, но даже он сам, забрасывая с утра в живот жареную картошечку с домашними соленьями, явно не предполагал, что проведет часть следующей ночи в такой компании.
