— Это точно, да, — хохотнул маленький. — Нет, ты не думай, я мысли не читаю, но самое главное схватываю. Вот когда тут в первый раз сидел Санька Шакильский, он о другом думал. У него тогда обычная двустволка была, так он сидел тут, выпивал с нами и размышлял, положит ли меня и Ска с двух серебряных жаканов, если мы клыки покажем, и не наваляет ли ему после этого Дир.
— И навалял бы, — подтвердил Дир, закусывая пирожком.
— И положил бы, — рассмеялся Шакильский.
— Так что все нормалек, да, — рыгнул маленький и потянулся к Диру. — Дирушка, а ну-ка рубани мне колбасную попку. Я колбасные попки страсть как люблю. Да не снимай скорлупу, сам отшелушу.
— Ну? — посмотрел на Дорожкина Шакильский. — Что скажешь, парень? Где тут у нас заповедник?
— Подождите… — Дорожкин потер виски ладонями. — Я правильно понимаю, что за спиной у меня граница Кузьминского… заповедника. А дальше Завидовский заповедник?
— Неправильно, — не согласился Дир, и тут же закатился в хохоте маленький, улыбнулся высокий, хмыкнул Шакильский.
— Нет тут никакого Завидовского заповедника, — заметил высокий. — Отсюда пойдешь на север — дойдешь до моря, никакого заповедника больше не найдешь. И городка ни одного не разыщешь. И этих, как их… — высокий посмотрел на Шакильского, — cirrocumulus tractus здесь тоже нет. Это, конечно, парень, Земля, но не та Земля.
— То есть? — нахмурился Дорожкин. — Как же не та?
— А вот так, — развел руками Дир, почесал лысину, сунул руку за пазуху и вытащил книгу. — Вот, смотри. Вот это обложка.
— О! — вскинулся маленький. — Дашь почитать? Та самая, о которой ты рассказывал? Vita nostra brevis est, brevi finietur?[44] Неужели в бумаге купил?
— Цыц, Шанечка, — оборвал маленького Дир. — Остуди пыл. После. Вот смотри, инспектор, это обложка. А это, — он открыл книгу, — подложка, изнанка, оборотная сторона. Понял?
— Два мира? — не понял Дорожкин. — Это что ж выходит, я что, попаданец, что ли?
— Ага, — хихикнул маленький. — Попаданец, как кур в ощип.
— Все мы тут попаданцы, — заметил Шакильский. — А те, что на земле остались, еще попаданнее нас.
— Не два мира, — не согласился Дир. — Один. Просто ты был с одной стороны, а оказался с другой. Понял?
— Нет, — пробормотал Дорожкин.
— Я, честно говоря, — заметил Шакильский, — и сам до сих пор ничего не понял. Просто согласился с умными… существами.
— А я не обиделся, — задрыгал ногами маленький. — А если ты еще плеснешь этой желтенькой, я и вовсе не обижусь.
— За те деньги, которые эта желтенькая стоит, можно полсотни бутылочек водочки купить, — заметил Шакильский. — А если паленой, то и все сто.
— Ой! — прикусил язык маленький.
— Поподробней насчет обложки-подложки можно? — попросил Дорожкин.
— Смотри. — Дир встал, закрыл на мгновение глаза. — Ты радио слушал? Слушал. Тебя не удивляет, что в одном и том же пространстве вещает сразу несколько станций и никак их волны друг в друга не утыкаются?
— Подожди! — Коньяк не ударил в голову, но язык Дорожкину развязал. — Но ты говоришь об обложке и подложке, а волн-то много, а не две!
— Ну ты лоб в лоб-то не копируй, — усмехнулся Дир. — Может, и обложек-подложек много. У Солнца вон сколько планет, а погулять-то вот так, налегке, только по одной в радость. Значит, говорить много не буду, но что скажу, или бери на веру, или просто мотай на ус.
— На нос, — брякнул маленький, — у него усов нет. Или на…
Хламида у высокого чуть дрогнула, но щелчок, от которого на лбу маленького тут же появилось красное пятно, разнесся далеко по лесу.
— Есть земля, где есть и Завидовский заповедник, и Москва, и шестая или уже седьмая часть суши и прочее, и прочее, и прочее, — как ни в чем не бывало продолжал Дир. — А есть ее подложка. Вот здесь. Одно без другого никуда. Там, откуда ты пришел, Саня пришел, да и я, живут люди, звери, всякие гады, птицы, ну и прочее. Здесь тоже есть и свои звери, и гады…
— Гадов много, кстати, — торопливо вставил маленький, потирая лоб. — Один как раз тут поблизости окопался, да.
— Там лес рубят, тут он гнилью рушится, — бормотал дальше Дир. — Здесь его рубят, там он сохнет. Там кровь проливают, здесь порча землю жрет. Тут убивают тайный народец, там плесень черная разбегается. Тут речку прудят, там она тиной затягивается. Там горы срывают, тут земля проваливается. Понял?
