— А куда вы путь свой держите?
— До Томска пока, а там не знаю, может быть, придётся в Петербург съездить, — отвечал Хошанский, принимаясь за чаепитие.
— Лошадей-то сейчас прикажете запрягать, Борис Михайлович? — спросил Кочкин, входя в комнату и останавливаясь у порога.
— Нет, так через полчаса.
— Василий, достань-ка коньяк! Григорий Николаевич, рюмочку могу предложить?
— Нет, спасибо: я ведь не пью, — и Мальшаков, мигнув Колчину, вышел в соседнюю комнату.
— Знаете что, Константин Николаевич, давайте подшутим над этим фруктом… У меня, кстати, есть с собой образец богатой руды с Богом дарованного рудника. Спустим его в ступку, пусть получится богатая проба. Наверно, Хошанский сейчас же бросится по нашим следам, — тихо сказал Мальшаков Колчину, когда тот вышел к нему.
— Что ж, идёт. Надо его проучить. Больно уж нос задирает! — согласился Колчин и затем громко прибавил: нет ли у вас, Григорий Николаевич, папирос лишних, я свои все выкурил!
— «Берите, там, в сумке…» — Мальшаков вернулся в первую комнату и сказал, обращаясь к своему помощнику: «А что, не ехать ли и нам сегодня. Как вы думаете?»
— Да зачем вам ехать ночью, куда торопиться. Вот мне, так невольно надо. Дела, батенька, дела! — вмешался Хошанский, допивая чай.
— Да и нам надо вернуться домой поскорее. Ещё в Ачинске придётся позадержаться, заявки подать, — возразил Мальшаков, ходя взад и вперёд по комнате.
— А вот видите, я вас и поймал: значит, заявили же вы, а говорите: так, кой-какие камешки пробовали, — расхохотался Хошанский.
— Заявить-то, заявили, да золота-то нет, — сердито буркнул Колчин.
— Неужели знаков не встречали, — поинтересовался Хошанский.
— Знаки-то попадались, да очень уж бедные, пыль одна, — дипломатически ответил Мальшаков. — И то сказать: мыть-то из нас никто не умеет, как следует: может быть, и есть золотишко, да спустили всё, вместе с мутью.
— А много проб промыли?
— Да проб двадцать.
— Вот разве вы, Борис Михайлович, как специалист по этой части, покажете нам своё искусство. Промоете один ковшичек? — Обратился Колчин к Хошанскому.
— Давайте, пожалуй. В самом деле, господа, может статься, с моей лёгкой руки и у вас золото окажется, — иронически улыбнулся Хошанский.
— Василий, — крикнул он лакею, — всполосни ступку, да принеси чистой воды. А какие камни толочь-то намерены, Григорий Николаевич?
— Да всё равно — мы уже все их пробовали. Пусть берёт какие попало, вот хоть этот кусок, — и Мальшаков взял с лавки кусок кварца и опустил его в ступку вместе с зажатым в руке кусочком «подсолки»[5]. Положили ещё два камешка, и Васька принялся толочь, пыхтя и вяло отнимая тяжёлый пест. Наконец, его, усталого и вспотевшего, сменил Каргаполов.
Руда была измельчена и ссыпана в ковш. Хошанский сбросил пиджак, засучил рукава рубашки и стал промывать, медленно поворачивая ковш и сливая мутную воду. К крайнему своему удивлению, он заметил в чёрной полоске шлиха две-три крупинки золота. Тогда он быстрым движением поддал ковш вперёд, вода отхлынула… и целая лента золотой пыли выступила из под шлиха… Рука Хошанского дрогнула, на лбу показались капельки пота. Он вскинул глазами вокруг себя; к счастью, все были заняты чем-то около стола. Никто ничего не заметил. Тогда Хошанский моментально повёл ковшом и покрыл золото шлихом.
— Вот, господа! Смотрите, — поднёс он ковш к свечке.
Все столпились вокруг и, разумеется, ничего кроме шлиха не увидели.
— Черно, как в душе у Иуды, — сострил Мальшаков. — Да, ничего нет, да и ожидать нельзя было, по кварцам видно, что пустая жила, — заметил Хошанский, отходя к ведру и выплёскивая в него содержимое ковша.
Мальшаков переглянулся с Колчиным и сказал недовольным тоном:
— Ну, нет, так и нет и искать нечего. Право, господа, поедемте сегодня.
— Да где это вы, Григорий Николаевич, на такое эльдорадо наткнулись? — делано равнодушно спросил Хошанский, надевая пиджак.
— По Верхнему Печищу, чтоб ему провалиться! Только сапоги изорвал, лазя по скалам… — ответил Григорий Николаевич.
— По Печищу! ну, конечно, там и ожидать нечего золота, порода — один известняк. Попадаются там и кварцы, положим, да пустые, к сожалению.
