Стоял он на берегу реки. По вёснам, в половодье, его затопляло, и поэтому в доме не выводилась сырость.
Вообще квартира была далеко не из привлекательных, и если она не пустовала, то это объяснялось только тем, что Степанида сдавала свои комнаты по самым низким ценам.
Жильцы у неё были всё люди нетребовательные, бедные, наполовину безработные: швеи, работающие подённо, лакеи не у дел, разносчики, торгующие с лотка, одним словом, мелкотравчатый народ.
Самым богатым жильцом мог по справедливости считаться Евсеев, как человек, получающий тридцать рублей жалованья.
Хозяйка к нему благоволила по двум причинам: во-первых, потому что он всегда аккуратно расплачивался за квартиру; во-вторых, был самым скромным и тихим из жильцов; не пил, не водил к себе гостей, зачастую сам себе ставил самовар.
Комнатка его была получше остальных и попросторнее.
Платил он за неё шесть рублей в месяц. Евсееву приходилось урезывать себя во всём. Он сузил свой бюджет до пятнадцати рублей.
Задавшись целью, во что бы то ни стало, скопить денег, он откладывал из своего жалованья определённую сумму, утешая себя надеждами на лучшее будущее.
Отравлял свой желудок дешёвыми обедами, чай пил без сахара, дома курил полукрупку, но ни на минуту не тяготился таким положением вещей.
Были у него вот какие мечты: исподволь подготовиться на аттестат зрелости и поступить в университет.
Для этого необходимы были деньги, и он копил их со страстной упорностью…
Родом он был с Ветлуги, из глухого лесного уезда. Родился и рос в строгой раскольничьей семье. Рано сбежал из дому и долго скитался по белу свету. Грамоте выучился почти самоучкой. Перепробовал много профессий, начиная с разносчика газет в бойком приволжском городе и кончая кочегаром на Забайкальской дороге.
Много читал, работал над саморазвитием.
Попав случайно в этот город, он первое время очень бедствовал, но потом судьба улыбнулась ему. Нашёлся старый приятель и устроил его на железную дорогу. Теперь он служил в отделе движения. С десяти часов утра гнул спину над длинными счётными ведомостями, испещрёнными цифрами.
Возвращаясь домой, брался за учебники и зубрил, зубрил до одури…
С Ремневым он познакомился в городской библиотеке. Сошлись поближе, разговорились, и оказалось, что оба они исповедуют одну и ту же веру.
Евсеев, также как и Ремнев, был убеждённый эсдек и был основательно знаком с социальной литературой. Косвенно он помогал Алексею Петровичу в партийной работе, но, несмотря на горячие убеждения последнего, не соглашался всё же бросить подготовку в университет и отдаться всецело нелегальщине. Такая уж была натура у этого нелепо скроенного, но крепко сшитого юноши, скромного и застенчивого в обществе, всегда нахмуренного и серьёзного.
Крепкая, стойкая натура…
Ремнев же ввёл его к Косоворотовым.
Василий Иванович, подчиняясь какому-то непонятному влечению, всё чаще и чаще стал бывать у последних и незаметно для себя влюбился в младшую из сестёр — Ниночку.
Чувство это пришло незваным-непрошеным, точно волна нахлынула…
Первое время Евсеев боролся с ним, а потом махнул рукой: будь, что будет…
В ночь на Пасху он едва удержался от открытого признания и досадовал на себя, что робость помешала ему договорить.
Хотя не мог, конечно, не заметить, что Ниночка поняла его.
Не удивилась, не обиделась, а даже совсем напротив.
Как хорошо было тогда на душе, в эту светлую весеннюю ночь.
В счастье верилось…
Когда он возвращался домой от Косоворотовых, то ему казалось, что и небо, бледное от утренней зари, и сонные улицы, и деревья сквера — всё говорит немыми, но понятными голосами о большом, неожиданно нахлынувшем счастье…
Потом наступили тяжёлые дни.
Сомнения пришли: слишком уж большая разница в положении была между ним и дочерью компаньона богатой старинной фирмы. Он избегал теперь встреч с Ниночкой.
Но к учебникам уже не тянуло.
Тоскующая душа просила иного выхода: Евсеев взялся за работу в кружках. Каждое утро к нему забегал Ремнев, снабжал литературой, давал инструкции.
…Так и сегодня: Евсеев ещё только что проснулся, лежал на кровати, а уже в дверь к нему постучали.
