Зал наполнился шумом, криками:
— Позор!
— Политические авантюристы!
— Долой большевиков!
Руки Каминского с такой силой сжимали края трибуны, что побелели пальцы.
«Успокойся! Успокойся, любимый!» — говорила ему взглядом Ольга Розен.
— Криками и истериками делу не поможешь, — сказал он, когда установилась относительная тишина. — Однако сделаем вывод из создавшегося положения. Бездействие Продовольственного комитета и привело к тому, что мы сейчас имеем: анархия в городе и деревне, недовольство масс, возможность голодных бунтов.
— Правильно! — закричали в зале.
— Саботаж!
— Надо действовать!
Каминский поднял руку. Шум продолжался несколько минут.
Константин Александрович Восленский спросил из президиума:
— И что же вы предлагаете?
Григорий Каминский медлил... В зале установилась полная тишина.
— Наши предложения конкретны. — Голос был твёрд и уверен. — Жёстко и неуклонно проводить в жизнь резолюцию о хлебной монополии. Реквизиция всех хлебопекарен и мельниц! Никакой частной торговли хлебом! Конфискация зерна в помещичьих усадьбах и у крупных землевладельцев!..
— Это насилие! — крикнули из зала.
— Только так мы справимся с голодом, — продолжал Каминский, — и накормим рабочих и беднейших крестьян...
— Да сами крестьяне не примут вашей варварской программы! — перебил Сергей Родионович Дзюбин. — Грабить одних землевладельцев, чтобы накормить других!
— Там, где советская власть проводит в жизнь наш Декрет о земле, — уже кричал Григорий, перекрывая шум зала, — крестьяне в массе своей — с нами! От имени большевистской фракции я заявляю: все труднейшие задачи революции, стоящие перед нами, и первая из них — вопрос о голоде, — может решить только сильная однородная власть!.. — Зал замер. Ни одного движения. Люди затаили дыхание. — И это — советская власть!
Шквалом сорвались аплодисменты, выкрики одобрения, в которых тонули протесты. Наконец всё стихло.
— Поэтому, — продолжал Каминский, — большевистская фракция со всей решительностью снова ставит вопрос о переходе власти в Туле и Тульской губернии к Совету!
Опять — шум, выкрики, аплодисменты. Многие повскакивали с мест.
— За здравствуют Советы!
— Вся власть народу!
В президиуме Дзюбин и Восленский тихо и быстро переговаривались между собой...
Собравшиеся в зале Народного дома неохотно успокоились.
— Резолюция о переходе всей полноты власти, — сказал Каминский в тишине, полной грозового напряжения, — нашей рабочей группой подготовлена. Голосование будет поимённым...
— Вы навязываете свою волю силой! — закричали в зале.
— Это — путч!
— Мы окажем сопротивление!
Каминский поднял руку — шум смолк.
— Кстати, о сопротивлении, — сказал он, и под кожей его щёк заходили желваки. — О сопротивлении, у которого одно название, — контрреволюция! Мы учли опыт ночи с тридцатого на тридцать первое октября... Словом, во избежание бессмысленного кровопролития довожу до сведения депутатов Тульского Совета: железнодорожный вокзал, почта, телефонная станция, водопровод, электростанция, все крупные заводы охраняются частями нашей Красной гвардии...
Сергей Родионович Дзюбин и Константин Александрович Восленский одновременно поднялись со своих стульев в президиуме.
Дзюбин подошёл к краю сцены...
— Меньшевистская фракция заявляет... — Голос его дрожал от напряжения. — Мы, меньшевики, отказываемся участвовать в затеваемой тут авантюре! Мы не можем разделить ответственность за судьбу губернии с людьми, которые не отдают себе отчёта... — Дальше Сергей Родионович говорить не мог. — Мы покидаем зал!
С ним рядом уже стоял Восленский.
— Эсеры тоже покидают зал, — тихо сказал Константин Александрович, но слышали его все. — Интересно, от имени кого большевики собираются провозгласить власть Советов? Крестьянство в губернии за нами! И крестьянские депутаты не присутствуют в этом зале[20]!
Каминский сказал, и на короткое мгновение растерянность и боль прорвались в его голосе:
— Товарищ Розен, передайте мне список нашей фракции... — И Ольга уже спешила к нему с листом бумаги. — Прошу фракции анархистов и левых эсеров предъявить свои списки. Необходим также список беспартийных делегатов Совета...
