— Крестный ход!
— Кто с иконами! Выходи в первый ряд!
— Бей жидов-коммунистов!
К изумлённому, в первые мгновения растерявшемуся епископу Иувеналию выбежало из храма несколько священнослужителей.
— Как быть, владыко?..
Уже всё понял епископ, сказал тихо:
— Это они народ вывели. Крови жаждут. Ладно... Теперь уже не остановить. Кто из вас успеет... Скорее! С хоругвями и крестом — впереди хода. А я за вами. Поспеть бы...
— Владыко! Нельзя! Опасно!..
— Богу служить никогда не опасно. И, может быть, рука у них не поднимется...
Но сказал он это не для себя — для других, кто спешил с ним вместе в первый ряд крестного хода. Знал владыко, предвидел: поднимется... У них и на Христа рука поднимется.
...Перед епископом Иувеналием и теми, кто шёл с ним, расступались.
— Владыку! — летело над толпой. — Пропустите владыку!
Но — не успели...
Крестный ход уже шёл по Киевской, приближаясь к перекрёстку с Посольской. И там, на перекрёстке, выстроились цепью красногвардейцы с винтовками наперевес. В сером свете дня поблескивали штыки. Перед цепью защитников революции бегал коренастый человек в чёрной кожанке, с наганом в руке и что-то кричал.
Пока не слышно: ещё аршин тридцать до перекрёстка Киевской и Посольской.
И в это время с самой вершины колокольни Успенского собора, из-под позолоченного шпиля, оглушительно грянула пулемётная очередь, многократным эхом прокатившись над низкими крышами.
Замерла толпа, остановился крестный ход. На несколько мгновений пала полная ошеломляющая тишина.
Все, подняв головы, смотрели на колокольню, на круглые окна-проёмы над шпилем.
И все увидели: со звонницы по деревянной лестнице быстро карабкается вверх человек в чёрном длинном одеянии — звонарь.
— Христопродавцы! — кричит он страшным густым басом. — Богоотступники!..
Звонарь не успевает добежать до самой верхней площадки колокольни, где скрывается пулемётчик, — звучат револьверные выстрелы, три выстрела почти подряд, — и большое тело звонаря, замерев, падает и, уже невидимое, застревает где-то на лестничном переходе...
Вопли ужаса, гнева, смятения разрывают толпу. Крестный ход возобновляет своё движение вперёд — некая неуправляемая сила движет им.
— Христо-про-давцы! — летит над крестным ходом многоголосо. — Анти-христы!..
Хоругви, иконы, искажённые лица — всё смешалось. Звучат выстрелы. Кажется, из окон домов, а может быть, из толпы. Паника...
— Назад! Назад!.. Будем стрелять!
— Стреляйте, изверги!..
Они сближаются, сближаются...
— Залпом! Над головами! Пли!
Гремит нестройный залп.
Первые ряды крестного хода на миг замирают, но тут же опять устремляются вперёд — на них напирают идущие сзади.
— Убийцы!.. — отчаянный женский крик.
— Залпом! По контрреволюции! Пли!
Гремит залп. Пороховой дым. Рёв обезумевшей толпы. Крики, стоны. Люди в ужасе шарахаются в разные стороны. Топот ног, брошенные хоругви и иконы. Раздавленное стекло иконы Владимирской Богоматери, и не может она укрыть от большевистской вакханалии своего младенца.
Пуст перекрёсток Киевской и Посольской. Только трупы на мостовой, только лужи крови. Стоны раненых. Кто-то из них пытается встать, ползти. К стене прижалась молодая женщина с крохотной девочкой на руках — через одеяльце сочится кровь. Глаза женщины безумны, разум уже никогда не вернётся к ней... Потом на папертях уцелевших церквей Тулы и районных городов эту женщину с блаженной улыбкой на чистом лице будут называть Пелагеей-великомученицей, а иные бесстрашные старушки, шёпотом правда, поведают любопытному: «Это та самая Пелагеюшка, у которой большевики на крестном ходе дите застрелили».
...17 февраля 1918 года в официальном извещении советской власти будет сказано, что во время запрещённого крестного хода 15 февраля возникли беспорядки, спровоцированные контрреволюционерами, реакционными попами и пьяными черносотенцами. Красногвардейцы в целях самообороны вынуждены были применить оружие. «В результате на месте столкновения оказалось 5 убитых, 7 раненых. Из них ранен один красногвардеец и один солдат сводного отряда».
И убитых, и раненых, по свидетельству очевидцев (с ними ещё можно было поговорить лет пятнадцать назад...), было гораздо больше. Точное количество жертв этой бессмысленной бойни — «для устрашения» — мы теперь не узнаем никогда.
