А где-то под Кинешмой мы видели бурлаков, представь себе, как на картине Репина! Только что песню свою не пели: «Эх, дубинушка, ухнем!», тянули баржу молча. А я-то думал, что бурлаки давно стали достоянием истории, Некрасова. Помнишь, у него:
Выдь на Волгу. Чей стон раздаётся
Над великою русской рекой?
Стон по-прежнему раздаётся, Оля! И над Волгой, и над всей державой. Только не каждый его слышит. И так не должно оставаться! Я верю, верю всем сердцем: скоро всё изменится. Все народы Российской империи разогнут свои согбенные спины. Так будет! Так непременно будет! Но для этого надо многое сделать. Ты, конечно, догадываешься, о чём я говорю.
Здесь, на пароходе, я постепенно собрал вокруг себя восемь человек — и гимназистов, и реалистов. Надёжные хлопцы и, главное, — рвутся к действию. Нет, я ошибся: многие из них кое-что читали, знают, думают. Просто некому их повести за собой, нет организации. Собираемся чаще всего по вечерам в нашей каюте. Разговариваем, спорим. Думаю, с этим народом у нас ещё будут встречи в Минске.
Что тебе рассказать про Казань? Пёстрый, шумный, грязный город. Но очень интересный, неповторимый, как, впрочем, все волжские города. Много в Казани мечетей с высоченными минаретами. Вчера вечером наблюдал, как мулла сзывает правоверных на молитву. Ну и завывал он! И что любопытно: у православных церквей колокольни вытянуты вверх, чем-то очень похожи на минареты, а купола обязательно украшены полумесяцем со звездой. Таких церквей я не видел ни на Украине в детстве, ни в Минске, ни в русских городах.
Ещё чем удивительна Казань, так это торговлей. Такое впечатление, что торгуют все жители города, прежде всего татары: везде деревянные открытые ряды, вынесенные прямо на улицы, огромное количество лавок, небольших магазинчиков, просто торговцев, которые, как коробейники, носят свои товары на лотках, прикреплённых ремнями к поясу. Чего здесь только нет! Всевозможные изделия из металла, золота, серебра, обувь, яркие ткани, всяческая посуда, ковры, тюбетейки, женские украшения, отделанные драгоценными камнями, оружие, кинжалы и ещё Бог знает что — просто в глазах рябит, голова начинает кружиться. Все темпераментно, громко кричат, расхваливают свои товары, зазывают покупателей. С ума сойти можно! И в то же время тебя охватывает непонятный азарт, хочется что-нибудь купить. Хотя с деньгами у меня негусто.
Ещё одно казанское впечатление. Только ты, Оля, не ревнуй, пожалуйста. Здесь очень много именно восточных красавиц — татарочек, тонких, гибких, грациозных, в ярких национальных нарядах, в шароварах. И ходят они — будто плывут. Но всё равно: нет ни одной казанской красавицы, которая могла бы сравниться с тобой.
Оля, какое было бы счастье, если бы это путешествие мы совершали вместе! Я иногда это представляю так реально! Наши опекающие обитают на верхней палубе, в каютах первого класса. Был я в одной из них. Каюта на двоих, со всеми, как тут говорят, удобствами. Широкое окно, на которое опускаются жалюзи. И вот я представил (дальше в письме зачёркнуто).
Всё! Дали отплытие, пробили последние склянки. Наш «Александр Второй» дрожит мелкой дрожью, сейчас отвалим. Я открываю иллюминатор — он круглый, с чуть-чуть затуманенными стёклами. Как свежо пахнет водой, рыбой, слышны крики чаек.
До свидания, Казань!
Где мы будем останавливаться на обратном пути, ещё неизвестно. Отовсюду буду писать.
Я очень тоскую по тебе, Оля! Скорее бы увидеть тебя! Ещё примерно две недели. Скорее бы!
Твой (можно так?) Григорий».
«23 июня 1914 года. Жигули.
Оленька!
Ты и вообразить не можешь, где я сейчас нахожусь и пишу тебе это письмо. На макушке кургана! Представь себе — здесь мы провели ночь. Еду готовили на костре, спали под открытым небом, над нами стояли редкие звёзды, а под утро, когда уже начало светать, над горизонтом появилась яркая Венера. Я спал плохо, чего со мной никогда не бывало раньше. Наверно, от переизбытка впечатлений. Весь день ходили по окрестным местам, по крутым жигулёвским берегам, и к вечеру от ходьбы даже устали ноги. Так вот. Просыпался, смотрел на светящееся небо, слушал голоса птиц (их тут, наверно, тысячи). Узнавать бы их всех по голосам! Ласковый ветер касался лица. И, Оля, встало солнце! В Жигулях, на кургане, я встретил восход солнца! У меня нет слов передать тебе эту красоту, это величие. Простор, воля, беспредельность. Не знаю, поймёшь ли ты меня. Какая-то неземная, очищающая душу красота. И опять, — я просто задыхался от счастья, переполнявшего меня. Потому что во всём, что окружало меня, незримо присутствовала ты, я чувствовал тебя рядом каждой своей клеточкой.
