— И всё-таки ты сама спроси у Мити.
— Хорошо...
Всё изменилось: теперь, бывая у Тыдманов, Григорий постоянно ощущал на себе взгляд Оли, в разговорах с ним она уже никогда не говорила насмешливо и высокомерно. И однажды, когда они оказались одни в библиотеке, сказала:
— Гриша, ты на меня всегда можешь рассчитывать. Как на товарища. Как на друга. Я полностью разделяю твои взгляды.
— Но ведь ты их не знаешь! — перебил он.
— Знаю. — В голосе Оли послышалось раздражение. — Я всё знаю! И скажи мне, пожалуйста: ведь тебе нужны помощники... Ну, например... в нашей гимназии?
— В каком смысле помощники?
— Гриша, прошу, не считай меня ребёнком. Я знаю: ты ведёшь в мужской гимназии литературный кружок. Теперь я понимаю какой! Так вот, почему бы и у нас...
— Скоро конец учебного года, — опять перебил он. — Но с осени... Впрочем, тебя уже не будет в гимназии. Кстати, Оля, куда ты думаешь поступать?
— Зубы заговариваешь? — Девушка сердито засмеялась. — Тогда... возьми меня на занятие какого-нибудь своего кружка. Возьмёшь?
— Возьму, — сказал он.
— Нет, правда, возьмёшь? — Оля порывисто поднялась с дивана, обтянутого зелёным плюшем, вплотную подошла к Григорию, так что он ощутил на лице её лёгкое дыхание. — Правда?
— Обещаю.
— Спасибо, милый! — И она быстро поцеловала его в щёку, выпорхнула из комнаты, заставленной молчаливыми книжными шкафами.
...Он привёл её на занятие кружка по самообразованию, в котором занимались рабочие депо, и, представив, сказал:
— Оля выпускница женской гимназии. Разделяет социал-демократические взгляды. Замечательно знает современную отечественную литературу. Вот её мы и попросим рассказать о новых публикациях в питерских и московских журналах.
— Я не готова... — пролепетала она.
— Речь идёт о следующем занятии, в первую субботу мая. А сейчас садись, слушай, если что-то захочется сказать или спросить — изволь!
...И Оля Тыдман начала новую жизнь.
Для Григория Каминского бытие тоже приобрело глубину, новое измерение: Оля если не затмила всё остальное, то заняла первый план в его жизни. Раньше он редко видел сны. Теперь ему постоянно снилась Оля, он часто просыпался ночью и думал о ней. Только о ней...
С отличием был окончен пятый класс гимназии. На этот раз на летние каникулы он не поедет к родителям в Сосновицы. Дальние странствия манят его. Так хочется увидеть весь мир! Но сначала Россия, его огромная родина, её просторы ждут Григория Каминского. Первая дальняя экскурсия в его жизни, организованная благотворительным обществом «Просвещение» для лучших учеников-старшеклассников мужских гимназий и реальных училищ Минской губернии. Сначала — в Смоленск, потом — по Волге до Саратова, на пароходе.
...Его провожала Оля Тыдман. Она не пошла на вокзал — конспирация. Кто знает: может, её или его выслеживает полиция, а Оле Григорий поручил несколько ответственных дел. Да ещё провести занятия в двух кружках — вместо него.
Они стояли на железнодорожном мосту, соединяющем Брестский и Виленский вокзалы. На перрон уже подали поезд, который увезёт Григория в дальнее путешествие; паровоз пускал струи белого пара.
Стояли и молчали... Начинался вечер, мир вокруг них тонул в сиреневых летних сумерках, городские окраины уже растворились в них. Было начало июня.
— Я буду писать тебе, можно? — нарушил молчание Григорий.
— Можно... — И неожиданные, непрошеные слёзы потекли из глаз Оли. Она резко отвернулась. — Прости... У меня такое чувство, будто я тебя уже никогда не увижу.
— Что ты придумала! — Он взял Ольгу за плечи и повернул к себе. — Не на войну же ты меня провожаешь? — И Григорий стал целовать её глаза, солёные щёки. — Оля, я люблю тебя...
— И я! — Оля прижалась к нему и замерла. — И я люблю тебя, Гриша...
На перроне протрубил паровоз.
— Твой, — сказала Оля и сама отстранилась от него. — Тебе пора. Да иди же! Опоздаешь!
У него больше не было никаких слов, ликование, счастье, восторг переполняли его. Григорий побежал вниз по лестнице, прыгая через две ступени, услышал её голос:
— Я буду ждать тебя!
«7 июня 1914 года. Смоленск.
