...Время слов окончено. Заведующие отделами обязаны немедленно привести в боевую готовность свои отделы для активной работы и для выполнения всего вышеуказанного. Объявлена национализация домов по декрету, и мы должны немедленно приступить к этому. В первую очередь должны быть национализированы самые лучшие дома на главных улицах города.
...Отдел управления должен взять на учёт всё население, выявить элементы трудящиеся и паразитические. Паразитическая буржуазия должна зарабатывать свой продовольственный паек трудом в поте лица. Отдел военный будет проводить свою важную работу, и в первую очередь — учёт буржуазии и привлечение маменькиных сынков к грязной работе.
...Отдел юстиции. В первую очередь этот отдел берёт на себя преследование контрреволюционной буржуазии за её деятельность, проводит террор против неё окончательно и в безапелляционном решении. Отделы труда и просвещения могут тоже со своей стороны оказать содействие, соответствующую помощь делу проведения террора против буржуазии. Быстрое исполнение всего вышеизложенного, составление воззваний в этом смысле будет самым лучшим приветствием Владимиру Ильичу Ленину».
А.И. Кауль. Красный террор... Сейчас у меня перед глазами массовый расстрел анархистов в Петровском парке. Среди них было много совсем ещё мальчиков, гимназистов старших классов. Они не могли поверить, осознать, что их сейчас убьют. И только после первого залпа... Тебя там не было, ты не видел, только подписал приказ. А я его исполнил. После первого залпа они бросились врассыпную, и никакая сила не могла их остановить. Они разбежались среди молодых берёз, и красноармейцы с гиком преследовали их, как диких зверей на охоте, добивая среди густой травы. Да, да! Сейчас я констатирую это: в них проснулся кровавый охотничий азарт. И — непостижимо! — я был в те мгновения холодно-спокоен, чувства мои молчали, совесть отсутствовала: мы уничтожаем классовых врагов, противников пролетарской революции.
Отец Никодим говорит: за любое убийство воздастся сторицей, за безвинно пролитую кровь — втройне. Возмездие неотвратимо. Или в этой жизни, или на небесах. Не знаю, как после смерти. Я атеист. Может быть, к сожалению. Нас с тобой, Гриша, возмездие настигло в этой жизни. И вот тебе ответ на вопрос: за что?..
Но — «Почему?»
Нет ответа... Я не нахожу его. Должен признаться тебе: лишь одним я был поражён, выйдя на свободу. Ведь я был убеждён, что я, ты, тысячи, сотни таких же, как мы, коммунистов — жертвы контрреволюционного заговора, возникшего в недрах органов внутренней безопасности. И, оказавшись на свободе, я приготовил себя к тому, что увижу страну с восстановленным буржуазным строем, другие люди правят ею, ведь я был на все годы заключения лишён права переписки (оказывается, это «право» тоже существовало и не для всех означало расстрел). И вдруг меня восстанавливают в партии, на здании обкома, где мне возвращают партбилет, висит огромный лозунг: «Да здравствует коммунизм!». Гриша! Я не понимаю! Я ничего не понимаю!.. И самое страшное: во всём, оказывается, виноват Сталин.
В это я никогда не поверю! Никогда! Я несколько раз видел и слышал Иосифа Виссарионовича, для меня он был и останется верным ленинцем, истинным борцом за идеалы социализма. Значит, всё-таки заговор? Но ведь по-прежнему наша партия стоит у руля государства? Не понимаю... Я ничего не понимаю. Всё-таки что произошло? Почему?
Через год, немного подлечившись, я поехал в Тулу. Меня неудержимо тянуло в город нашей революционной молодости.
Что сказать? Меня встретили уцелевшие ветераны партии, и мы, давно разучившиеся плакать, не стыдились своих слёз. Я увидел те же улицы, площади, Тульский кремль... И, Гриша... Как точно выразить всё это? Ещё в Караганде, выйдя из лагеря, я вроде бы невольно включился в некую страшноватую игру, в театральное действо. А в Туле свою роль я уже играл сознательно, видя, чувствуя, что и все остальные вокруг меня играют свои роли. Сейчас я постараюсь объяснить. Одно дело лагерь. Но, Гриша! Я увидел страну бедную, разорённую, тоже похожую на огромный лагерь, потому что, помимо тяжкой материальной жизни, все люди были объединены одним — страхом. Страхом перед властью, которая в любой момент может тебя покарать. Похоже, многие так свыклись с этим своим страхом, что уже не ощущают его, он стал образом их жизни, средой обитания. Но я-то мог сравнивать! Я всё видел и понимал. Однако, чтобы жить «на свободе», вынужден был принять правила игры, суть которой — верноподданство, восторг от наших «побед» и «достижений». «Да здравствует светлое будущее...» и т.д.
