Начавшаяся гроза загнала молодых людей под крышу, повисшую над крыльцом двухэтажного старого дома. За прошедшие месяцы Анна и Гриша стали друзьями.
— Аня, — заговорил Каминский, — гроза кстати. Есть о чём поговорить. — Он помолчал.
— О чём?
Григорий посмотрел на девушку, засмеялся:
— Твои очки все в брызгах дождя. Ты, наверно, ничего не видишь?
— Вижу! В конце концов! Почему ты тянешь?
— Я жду, когда ты сама мне всё расскажешь.
— Что расскажу?
— У вас на фабрике, в мастерской, где ты работаешь, одну за другой увольняют молодых портних...
— Откуда ты узнал об этом? — перебила Анна.
— Узнал. Уволили Катерину Заславскую, Елену Плучек, а вам хоть бы что. — Анна молчала. — Или их справедливо уволили?
— Нет конечно! У Елены отец работает машинистом на железной дороге, а Катя живёт со стариками родителями. И ещё сестрёнка. Её заработок — единственный источник существования всей семьи.
— Аня! — перебил на этот раз Григорий. — Прости, ты меня удивляешь! Ты не знаешь, что делать? Для чего тогда все наши занятия, книги? Помнишь, у Августа Бебеля? Женщина, которая осознала себя равноправной с мужчиной в борьбе за социалистический образ жизни, должна от него не отставать в поступках и действиях. Вот и действуйте в своей мастерской!
— Как? — спросила Анна Прейс.
— Надо вернуть на работу уволенных портних!
— Но каким образом вернуть, Гриша?
— Ты не знаешь каким?
Анна опять молчала. Вокруг них неистовствовал ливень, ветер врывался под крышу, неся дождевую пыль; становилось холодно. Молнии вспыхивали реже, гром лишь глухо, сердито урчал — гроза уходила за город, но тёмное небо по-прежнему висело низко, тяжело, и ливень, похоже, собирался перейти в затяжной осенний дождь.
— Уволенных портних вернуть на работу можно только одним способом, — заговорил Григорий, и в голосе его была жёсткость. — Бастовать! Забастовка вашей мастерской, а еше лучше всей фабрики, если остальные вас поддержат. Главное требование забастовщиков — вернуть на работу уволенных. Можно подумать и о других требованиях, пока экономических. — Каминский зло усмехнулся. — Пока!
— Гриша, но на нашей фабрике никогда не бастовали!
— На многих фабриках Минска никогда не бастовали. Но ведь когда-то всё начинается в первый раз! И, Аня, для чего тогда мы? Мыс тобой знаем многих портних и портных с вашей фабрики, они ходят на занятия нашего литературного кружка, читают книги из нашей библиотеки. Разве они не поддержат забастовку?
— Поддержат!
— Тогда вот что. Завтра собери человек пять-шесть самых надёжных людей, все вместе встретимся, можно у нас. Обсудим, как и что. Вместе напишем требования, которые вы предъявите администрации. И — вперёд! Надо действовать, Аннушка!
Девушка смотрела на Григория, и хотя стёкла её очков покрылись дождевой влагой, всё равно было видно: глаза Анны сияют.
— А сейчас... Вот тебе, Аня, мой пиджак, набрасывай на голову, и побежали. Похоже, дождь зарядил надолго. Твои хлопцы нас наверняка заждались.
— Но ведь ты сразу промокнешь в одной рубашке!
— Ерунда! Пробежаться под дождём — одно удовольствие. Ну? Давай руку!
Из дневника Анны Прейс
«Надо же! Мы бастуем пятый день! Притом нашу мастерскую поддержали вторая и четвёртая мастерские, и получается, бастует почти вся фабрика, больше восьмидесяти человек. Требования к администрации помог написать Гриша Каминский. Так у него всё это быстро получилось. Собрались мы у него, еле втиснулись в каморку, всего пять человек, а он говорит: «Ну, вот и весь стачечный комитет в сборе». И тут же мы написали свои требования. Вернее... они уже были у него все в голове, он сам их предложил, и вот — удивительно! — ведь он не работает на нашей фабрике, а требования были именно наши. И первым пунктом стояло: не возобновим работы, пока в мастерскую не будут возвращены Катерина Заславская и Елена Плучек. Потом ещё несколько пунктов: об улучшении санитарных условий, о штрафах, чтобы каждый из них был обоснован и объяснён портным. Получается так, что Гриша давно всё это знает, и я думаю: не первую забастовку он помогает организовать. Вообще я должна признаться себе, что Григорий Каминский мне нравится всё больше и больше. Он бесстрашный, прямой, с ним удивительно свободно себя чувствуешь, об этом мне в один голос говорят все наши работницы и портные. Но тут я ещё должна признаться: на меня Гриша не смотрит как на женщину, я для него товарищ по борьбе, хочу верить — надёжный товарищ. Что же, так и должно быть в наше революционное время.
