и др. должна представить списки, и надо бы несколько сот подобных господ выслать за границу безжалостно. Очистим Россию надолго.
Насчёт Лежнева (бывший «День») очень подумать: не выслать ли? Всегда будет коварнейшим, насколько я могу судить по прочитанным его статьям. Озеров, как и все сотрудники «Экономиста» — враги самые беспощадные. Всех их — вон из России.
Делать это надо сразу. К концу процесса эсеров, не позже. Арестовать несколько сот, и без всяких мотивов — выезжайте, господа!
Всех авторов «Дома литераторов», питерской «Мысли»; Харьков обшарить, мы его не знаем, это для нас заграница.
Обратите внимание на литераторов в Питере (адреса, «Новая Русская книга», № 4, 1922 г., с. 37) и список частных издательств (стр. 29).
С коммунистическим приветом — Ленин».
Это чудовищное письмо-инструкция к действиям не нуждается ни в каких комментариях. Именно в 1922 году в ГПУ был создан отдел, в который стекаются сведения обо всех инакомыслящих, заводятся досье на потенциальных «врагов» советской власти — писателей, учёных, философов, деятелей искусства... А на закате советской эпохи начинание «гуманиста» Ильича завершается созданием в КГБ во времена Юрия Андропова Пятого управления, знаменитой «Пятки», стыдливо названного управлением по работе с интеллигенцией; этот всепроникающий монстр занимался борьбой с диссидентством на всех необъятных просторах Советского Союза.
Деятельность «Пятки» на памяти у нескольких поколений советских людей. Назову лишь две операции этого детища госбезопасности: «выдворение» (каково слово!) из страны Александра Исаевича Солженицына и ссылка в Горький под домашний арест академика Андрея Дмитриевича Сахарова.
— ...Или ты мне хочешь возразить? Ничего этого не было? — Мой тульский друг молчит, потупя взор в пустую рюмку. — И неужели ты не понимаешь, какие люди вырастают в массе своей на ниве советского образования? Оглянись окрест.
— А писатели? — протестует он. — Кинематограф пятидесятых — шестидесятых годов? Театр Любимова и «Современник»? А наши учёные — нобелевские лауреаты?
— Не вали всё в одну кучу! — Я чувствую, что начинаю злиться, и это очень плохо, просто недопустимо. Но я ничего не могу с собой поделать. — Писатели, которых ты имеешь в виду, театр, кино... Это ведь власти вопреки, это и есть духовная оппозиция режиму. Просто с хрущёвских времён и особенно в эпоху «безбрежного оптимизма» помягчало немного, не всех подряд судили и сажали, прятали в дурдомах. Да и на Запад в те годы оглядывались, зависимость у нас от него появилась, прежде всего экономическая. А учёные — нобелевские лауреаты... Что же, ты прав. Науку они финансировали, внешняя разведка на неё работала. Покровительствовали: работайте, ребята, создавайте. Только несколько условий: трудитесь на базе марксизма-ленинизма, никаких в этом плане философских отклонений, и с благодарностью родной Коммунистической партии на устах.
— Ладно, ладно! Завёлся. — Мой друг дрожащей рукой разливает по рюмкам остатки водки. — Знаешь, есть главное, что нас с тобой объединяет и не разлучит никогда. Это — Россия, русский народ... Давай выпьем за нашу Россию!
— Спасибо... Давай... За Россию!
Мы чокаемся, пьём. По щекам старинного друга текут слёзы.
За окном чёрная февральская ночь в редких бессонных огнях.
Сердце сжимается от любви и тоски.
Стояла осень 1912 года.
Поздние сентябрьские грозы грохотали над Минском. Было ещё по-летнему тепло, с юга дул влажный ветер, собирал чёрные тучи над городом, и вдруг всё замирало, ветер стихал до поры, тучи спускались, казалось, на самые крыши... И вот пробегала по зловещему небу ослепительным зигзагом молния, оглушительно рушился гром, и эхо многократно повторяло его. Первые капли пулями ударяли в землю, по крышам домов, по листве деревьев, уже окрашенных осенними красками. Ветер срывается с новой неистовой силой, гонит по улицам пыль, завевая её воронками на перекрёстках, темнеет ещё больше, будто наступил вечер. Ещё мгновение — и рухнет ливень, всё потонет в его шуме...
Такая сентябрьская гроза застала Григория и Анну Прейс, когда они шли на окраинную улицу в дом, где должны были собраться новые читатели их подпольной библиотеки, подобранной Анной. Это были четверо портных-мужчин со швейной фабрики.
