— Спорить могу, вы ищете девочку.
— Да, — буркнул без всякого энтузиазма Габриель.
— Я знаю, куда она пошла.
— Всегда-то вы все знаете, — достаточно хмуро ответил Габриель.
И всегда этот хмырь, разговаривая со мной, высвобождает мой комплекс недополноценности, определил для себя Габриель с подсказки шепотного внутреннего голоса.
— Так вас интересует? — осведомился Пьянье.
— Не может не интересовать.
— Так рассказать?
— Интересный народ сапожники, — заметил Габриель. — Всегда за работой, можно подумать, они влюблены в нее, и, чтоб показать, что они всегда за работой, они выставляют себя в окошке, чтоб ими восхищались. Прямо как поднимальщицы петель на чулках.
— А вы, — спросил Пьянье, — где себя выставляете, чтоб вами восхищались?
Габриель почесал в затылке.
— Да, собственно, нигде, — томно ответил он. — Я ж артист. Ничего худого не делаю. И потом, сейчас не время для пустой болтовни, мне спешно девочку искать надо.
— Я заговорил об этом, потому как мне интересно, — спокойно ответил Пьянье.
Он поднял голову от подметки, в которую вколачивав гвозди.
— Ну так что, пустомеля хреновый, — спросил он, — желаете кое-чего узнать или нет?
— Я же сказал вам, что мне спешно.
Пьянье разлыбился.
— Турандот рассказал, как началось?
— Что счел нужным, то рассказал.
— Ну вас-то интересует, что было потом.
— Да, — кивнул Габриель. — И что же было потом?
— Потом? Вам мало начала? Я вам говорю, соплячка рванула в бега. В бега!
— Интересная история, — буркнул Габриель.
— Вам придется сообщить в полицию.
— Перетерпим, — внезапно севшим голосом ответил Габриель.
— Сама она не вернется.
— Кто знает.
Пьянье пожал плечами.
— Ну что тут скажешь... Мне-то начхать.
— Мне, по совести, тоже, — ответил Габриель.
— А у вас есть совесть?
Пришел черед Габриеля пожать плечами. До чего же наглый тип. Габриель молча повернулся и отправился домой добирать недоспанное.
Пока мирные обыватели и кумушки продолжали пылко обсуждать произошедшее, Зази дала тягу. Она свернула на первую улицу направо, потом налево и продолжала в том же духе, покуда не дотопала до одной из городских застав. Величественные небоскребы в пять, а то и в шесть этажей высились по обе стороны роскошной авеню, на тротуарах которой теснились лотки со всяким хламом. Со всех сторон на нее стекались плотно-лиловые толпы. Торговка шарами Ламорсьера[*] и лошадиная музычка целомудренно тонировали вирулентную выразительность этого шествия. Зази, очарованная открывшейся картиной, не сразу заметила торчавшее неподалеку на тротуаре барочное творение из железа, увенчанное надписью МЕТРО. Но, заметив, она тут же отвлеклась от созерцания улицы и с пересохшим от волнения зевом устремилась к зеву, ведущему в подземелье. Обогнув спешным шагом защитную балюстраду, Зази обнаружила вход в метро. Однако его преграждала решетка. На ней висела грифельная доска со сделанной мелом надписью, которую Зази расшифровала без малейших затруднений. Забастовка продолжалась. Из недосягаемой бездны доносился легкий сухо-железный запашок. Глубоко уязвленная Зази расплакалась.
Слезы доставили ей столь живейшее удовольствие, что она решила сесть на скамейку, чтобы поплакать с комфортом. Правда, по прошествии некоторого времени ее отвлекло от изъявления скорби ощущение чьего-то присутствия рядом. Она с любопытством ждала, что из этого воспоследует. Воспоследовали же слова, произнесенные мужским голосом, а именно фальцетом, и составившие нижеследующую фразу в вопросительной форме:
— Дитя мое, ты чем-то огорчена?
Пред лицом столь неумной лицемерности вопроса Зази удвоила объем слез. В груди ее, казалось, теснилось столько рыданий, что она просто не успевала подавлять их.
— Неужто это так ужасно? — был следующий вопрос.
— Да, мсё, — прорыдала Зази.
Но, пожалуй, пора уже было глянуть на рожу этого сатира. Проведя по лицу рукой и преобразовав тем самым слезные потоки в грязные ручейки, Зази повернулась к соседу. Она просто не могла поверить собственным глазам. Могучие черные усищи, шляпа-котелок, зонт и мощные солдатские башмаки на резиновом ходу. Быть такого не может, шепнул Зази внутренний голос, ну никак не может, это какой-то актер-комик из старого времени. От изумления она даже хихикнуть забыла.
