А он, скорчив нечто наподобие любезной гримасы, протянул ей безукоризненно чистый носовой платок. Получив платок, Зази обогатила его небольшим количеством влажной грязи, засыхавшей у нее на щеках, и высморкалась, добавив щедрую порцию соплей.
— Вот и хорошо, — произнес успокаивающим тоном сосед. — Так что же у нас произошло? Тебя бьют родители? Ты что-нибудь потеряла и теперь боишься, что они станут тебя ругать?
Он выдвинул еще несколько гипотез. Зази возвратила ему изрядно увлажненный платок. Он же, не выказав никакой брезгливости, сунул его вместе с добавленными загрязнениями себе в карман. И продолжил:
— Расскажи мне все. Не бойся. Ты можешь мне довериться.
— Почему? — всхлипнув, не без коварства поинтересовалась Зази.
— Что почему? — растерянно переспросил субъект, а вернее, субчик.
И стал скрести зонтом асфальт.
— Почему я могу вам довериться? — пояснила Зази.
— Ну потому, — не переставая скрести асфальт, ответил субчик, — что я люблю детей. Девочек. И мальчиков.
— A-а, так вы старый извращенец.
— Ничуть! — воскликнул субчик с пылкостью, изумившей Зази.
Воспользовавшись полученным преимуществом, мосье предложил Зази угостить ее какойкала, причем в первом же встречном бистро, то есть при свете дня и при всем народе, так что никакого похабного умысла в его предложении не таилось.
Не желая выдать восторга от перспективы напиться какикала, Зази стала с серьезным видом рассматривать толпу по ту сторону авеню, растекавшуюся между двумя рядами лотков.
— А чего столько народу там делают? — осведомилась она.
— Идут на блошиный рынок, — объяснил субчик, — верней, уже пришли, потому что как раз тут он и начинается.
— A-а, блошиный рынок, — протянула Зази с видом человека, которого на мякине не проведешь. — Это там, где по дешевке покупают рамбранов, потом задорого толкают их американам и с этого живут.
— Ну, там есть не только рамбраны, — сказал субчик, — но и гигиенические стельки от плоскостопия, лаванда, гвозди и даже вполне неношеная одежда.
— А американские излишки и остатки продают?
— Само собой. А еще там продают жареный картофель. Очень хороший. Утром поджаренный.
— Американские остатки — это классно.
— Можно найти и мидии. Очень хорошие. Гарантированно не отравишься.
— А в американских остатках блуджинсы бывают?
— Там много чего бывает. Даже компасы, которые в темноте светятся.
— На кой мне компасы, — сказала Зази. — Вот блуджинсы (молчание).
— Можно пойти глянуть, — предложил субчик.
— И что? — скептически произнесла Зази. — Башлей у меня все равно нету. Разве что стырить пару с лотка.
— Пойдем все-таки глянем, — сказал субчик.
Зази допила какукала. Посмотрела на субчика и сказала:
— В ваших говнодавах только и ходить.
И тут же бросила:
— Так мы идем?
Субчик расплатился, и они вступили в толпу. Зази лавировала, не обращая внимания на изготовителей номеров на велосипеды, стеклодувов, демонстраторов галстучных узлов, арабов, торгующих часами, и цыганок, торгующих чем ни попадя. Субчик не отставал от Зази, он оказался так же проворен, как и она. В настоящий момент у нее не было намерения отрываться от него, но она уже поняла, что сделать это будет нелегко. Это был, вне всякого сомнения, специалист высокого класса.
И вдруг она встала, как рыба об лед, перед лотком с излишками американских войск. Замерев. Не шелохнувшись. Субчик резко тормознул у нее за спиной. Разговор начал продавец.
— Желаете компас? — развязно осведомился он. — Электрический фонарик? Надувную лодку?
Зази трепетала от вожделения и тревоги, поскольку не была вполне уверена, что субчик действительно лелеет в отношении нее гнусные намерения. И не решалась вымолвить трехсложное английское слово, означающее то, что она хотела сказать. Произнес его субчик.
— Есть у вас блуджинсы для девочки? — спросил он у продавца. — Ты их хотела?
— Д-да, — вышептала Зази.
— Блуджинсы? — воскликнул барахольщик. — Еще бы не быть! У меня есть блуджинсы, которым сносу не будет.
— Такие нам ни к чему, — сказал субчик. — Вы что, не понимаете, она еще растет. В будущем году она в них уже не влезет, и что ей, по-вашему, делать с ними?
