— Скажем прямо, жаловаться тебе грех, — высказал свое мнение Габриель. — Дела у тебя тут идут нормально, и работенка такая, что не надорвешься.
— Хотел бы я посмотреть на тебя на моем месте. У меня изнурительная работа, изнурительная, а к тому же еще и вредная для здоровья.
— А что бы ты, интересно, сказал, если бы тебе пришлось, как мне, вкалывать по ночам? А спать днем. Спать днем, как бы это ни выглядело со стороны, жутко утомительно. Я уж не говорю о том, что могут разбудить с ранья, как, например, сегодня... Не хотелось бы мне, чтобы такое случалось каждое утро.
— Надо было запереть девчонку на ключ, — сказал Турандот.
— Я вот все думаю, чего это она ушла, — задумчиво пробормотал Габриель.
— Она не хотела шуметь, — кротко объяснила Марселина, — и чтобы не разбудить тебя, вышла погулять.
— Но я не желаю, чтобы она гуляла одна, — заявил Габриель. — Улица — школа порока, это всем известно.
— А может, она, как это называют в газетах, совершила побег? — высказал предположение Турандот.
— Это было б совсем ни к чему, — сказал Габриель. — Тогда придется, наверно, обращаться к легавым. И какой я при всем при этом буду иметь вид?
— А ты не думаешь, — кротко поинтересовалась Марселина, — что тебе нужно попытаться ее отыскать?
— Нет, я отправляюсь досыпать, — сообщил Габриель.
Он устремил свои стопы к ложу.
— Ты обязан исполнить свой долг и вернуть ее, — сказал Турандот.
Габриель рассмеялся. Подражая голосу Зази, он пропищал:
— В жопе я видел свой долг.
И добавил:
— Прекрасненько сама найдется.
— А представь себе, — кротко сказала Марселина, — нет, просто представь, что ей встретится какой-нибудь сатир.
— Вроде Турандота? — пошутил Габриель.
— Неостроумно, — сказал Турандот.
— Габриель, — кротко промолвила Марселина, — ты должен преодолеть себя и найти ее.
— Вот сама и ищи.
— Я не могу, у меня кипятится белье.
— Вам бы надо отдавать белье в эти американские автоматические прачечные, — посоветовал Марселине Турандот, — все-таки работы стало бы меньше. Лично я так и делаю.
— А может, — с подколом произнес Габриель, — ей нравится самой стирать. Тебе такое не приходило в голову? И вообще какого хрена ты вмешиваешься? Ты говоришь, говоришь, и это все, что ты можешь. А эти твои американские прачечные я вот где видел.
И он хлопнул себя по заду.
— Поди ж ты, — иронически протянул Турандот. — А я-то считал тебя американофилом.
— Американофилом! — возвопил Габриель. — Ты произносишь слова, смысла которых не понимаешь. Американофилом! Как будто это мешает стирать свое грязное белье дома. Мы с Марселиной не только американофилы, но еще, запомни это, тупарь ты этакой, мы ЕЩЕ и стиркофилы. Ну как? Дошло это до твоей (пауза) тупой башки?
Турандот не нашелся что ответить. И потому вернулся к актуальной и конкретной, так сказать, хиковой и нунковой проблеме[10], которую в отличие от носильного белья не так-то легко стирать, а паче изгладить.
— И все-таки тебе стоило бы пойти поискать девчонку, — порекомендовал он Габриелю.
— Чтоб вляпаться, как ты? Чтоб меня линчевали простые люди Франции?
Турандот пожал плечами.
— Ты тоже, — презрительно бросил он, — только говоришь, говоришь, и это все, что ты можешь делать.
— И все-таки сходи, — кротко посоветовала Марселина.
— Вы мне оба осточертели, — буркнул Габриель.
Он ушел в спальню, методично облачился, грустно провел рукой по подбородку, на проведение эпиляции которого у него не оставалось уже времени, тяжело вздохнул и вернулся в гостиную.
Турандот и Марселина, или, верней, Марселина и Турандот, спорили о достоинствах и недостатках стиральных машин. Габриель поцеловал Марселину в лоб.
— Прощай, — с важностью сказал он ей, — я отправляюсь исполнить свой долг.
Затем он крепко пожал руку Турандоту; чувства, переполнявшие его, помешали ему изречь какую-нибудь историческую фразу, кроме уже слышанной «я отправляюсь исполнить свой долг», но тем не менее его взгляд туманился печалью, свойственной людям, услышавшим зов судьбы.
Остальные исполнились пониманием рокового мгновения.
И вот он выходит. И вот он уже вышел.
На улице он вдохнул воздух, принюхался. Запахи были обычные, в частности те, что исходили из «Подвальчика». Поскольку улица была ориентирована с севера на юг, он остановился в нерешительности, не зная, куда направить стопы свои — на юг или на север. Однако сомнениям положил конец донесшийся до него призыв. Это из своей будки его окликнул сапожник Пьянье. Габриель подгреб к нему.
