Габриель извлек из рукава шелковый носовой платок цвета сирени и промокнул им рубильник.
— От кого так воняет? — громогласно поинтересовалась корпулентная особа, стоящая по соседству.
Произнося эти слова, она имела в виду вовсе не себя, поскольку была не эгоистична и на себе не зацикливалась, она подразумевала запах, исходивший вон от того мосье.
— Это, мамаш, «Топтун», одеколон от Дристиана Киора, — мгновенно отреагировал Габриель, не привыкший лазить за словом в карман.
— Да это же преступление — травить людей такими запахами, — объявила бабища, убежденная, что она в своем праве.
— Если я правильно понял, ты, мамаш, думаешь, будто сама ты благоухаешь розами. Так ты заблуждаешься, мамаш, здорово заблуждаешься[*].
— Нет, ты слышал? — обратилась бабища к стоящему около нее плюгавцу, который, видимо, имел законное право возлегать на нее. — Ты слышал, какое неуважение проявил ко мне этот жирный боров?
Плюгавец оценил габариты Габриеля и сделал мысленное заключение: здоровенный верзила, но ведь здоровенные верзилы — они добряки и силой своей не злоупотребляют, потому как с их стороны это было бы западло. И потому, расхорохорившись, он заверещал:
— Эй ты, горилла! Кончай вонять!
Габриель вздохнул. Ну вот, опять принуждают к насилию. Как ему надоело это принуждение. С превращения обезьяны в человека так оно все и продолжается. Но, в конце концов, раз надо так надо. И не его вовсе вина, что именно слабаки портят всем жизнь. И все-таки Габриель решил дать шанс замухрышке.
— Ну-ка повтори поотчетливей, — сказал Габриель.
Слегка удивленный тем, что верзила снизошел до беседы, плюгавец чуток задумался, дабы отточить ответ, каковой прозвучал в следующей форме:
— Что, повторить поотчетливей?
Плюгавец был чрезвычайно доволен найденной формулировкой. Но вся беда была в том, что громила не унимался. Он наклонился и изрек следующий однофазный пятисложник[*]:
— Тоштотысказал...
Плюгавцу стало страшновато. Самое было время отковать себе какой-нибудь словесный щит. И первое, что пришло ему в голову, оказалась александрина[*]:
— Послушайте, мосье, не смейте тыкать мне.
— Поносник, — с беспримерной простотой и лапидарностью ответствовал Габриель.
Он поднял руку, словно намереваясь врезать собеседнику в рыло. Тот не стал дожидаться и сам рухнул наземь под ноги к стоявшим вокруг людям. Ему жутко хотелось заплакать. К счастью, тут к перрону подкатил поезд, что кардинально изменило обстановку. Смердящая толпа устремила взоры к приехавшим, которые вывалили из вагонов, причем первыми шествовали деловые люди с портфелями, единственным их багажом, и с таким видом, словно, кроме них, никто и понятия не имеет, как нужно путешествовать.
Габриель всматривался вдаль: они небось где-нибудь в хвосте, женщины всегда плетутся в хвосте, однако нет, из толпы вынырнула девчушка и обратилась к нему:
— Я Зази, а ты, спорим, мой дядя Габриель.
— Совершенно верно, — ответил Габриель, придав голосу возвышенно-благородное звучание. — Я — твой дядя.
Девочка разлыбилась. Габриель тоже вежливо улыбнулся, взял ее, поднял на уровень губ, поцеловал, в ответ на что она тоже чмокнула его, и вновь возвратил на землю.
— От тебя красиво пахнет, — заметило дитя.
— «Топтун» от Дристиана Киора, — объяснил исполин.
— Ты мне помажешь чуточку за ушами?
— Это мужской одеколон.
— Вот это она и есть, — сообщила наконец-то появившаяся Жанна Буферá. — Ты согласился присмотреть за ней, так что получай.
— Очень хорошо, — кивнул Габриель.
— Я могу довериться тебе? Понимаешь, мне бы очень не хотелось, чтобы ее по очереди изнасиловала вся семейка.
— Да не боись ты, мам, вспомни, как вовремя ты подоспела в прошлый раз.
— В любом случае я не хочу, чтобы такое повторилось, — объявила Жанна Буфера.
— Можешь быть спокойна, — заверил ее Габриель.
— Ну ладно. Значит, встречаемся послезавтра здесь же, поезд отходит в шесть шестьдесят.
— Но только со стороны отправления, — уточнил Габриель.
— Natürlich[7], — согласилась Жанна Буфера, побывавшая под оккупацией. — Кстати, как твоя жена?
— Благодарю, нормально. А ты разве к нам не заглянешь?
— Времени не будет.
