Это было в преддверии июльского полудня. Солнце во всей своей распустившейся красе царило над горизонтом с многочисленными сосками. Асфальт слегка плавился, источая нежнейший гудронный аромат, который наводит больных раком на некоторые наивные, но в то же время разрушительные мысли о причинах поразившего их недуга. Автобус в бело-зеленой ливрее, огербленный загадочной литерой S, подъехал к парку Монсо, чтобы подобрать небольшую группу кандидатов на проезд с влажными от потовыделений конечностями. На задней площадке этого шедевра современного французского автомобилестроения, — где словно сельди в бочке теснились забортовые пассажиры, — один бездельник, маленькими шажками приближающийся к своему тридцатилетию и несущий в промежутке между почти змееобразно-удлиненной шеей и веревочно-окрученной шляпой тусклую свинцовую болванку, поднял голос и с неподдельной горечью, — которая, казалось, проистекала из стакана с отваром горечавки или какой-нибудь другой травы, обладающей похожими свойствами, — пожаловался на повторяющееся толчковое явление, по его мнению исходящее от другого присутствующего hic et nunc[4] клиента С.Т.С.Р.П.[*] Вознося свой плач, он взял кисловатый тон старого видама[*], которого ущипнули за ягодицу в веспасиановом заведении[*] и который, поражаясь, ни в коей мере не одобряет подобных знаков внимания и не желает вкушать сих сюрпризов. Обнаружив опустевшее место, он к нему бросился.
Позднее, когда солнце уже опустилось на несколько ступеней по монументальной лестнице своего небесного склона, а мне довелось снова проезжать на другом автобусе этого же маршрута, я заметил вышеописанного персонажа, перемещавшегося по Римской площади перипатетическим образом в компании индивидуума ejusdem farinae[5] который давал ему — на этом участке городского пространства, обреченном на автомобильное движение, — советы относительно элегантности в одежде, не шедшие дальше пуговицы.
Альбер присоединился к приятелям, которые сидели за столиком в кафе. Там были Рене, Робер, Адольф, Жорж, Теодор.
— Как дела? — приветливо спросил Робер.
— Нормально, — ответил Альбер.
Он подозвал официанта.
— Мне — бокал пикона[*], — сказал он.
Адольф повернулся к нему:
— Ну, Альбер, что нового?
— Да почти ничего.
— Погода хорошая, — сказал Робер.
— Холодновато, — сказал Адольф.
— Хотя нет, сегодня я видел один смешной случай, — сказал Альбер.
— И все-таки тепло, — сказал Робер.
— Какой? — спросил Рене.
— В автобусе, когда ехал обедать, — ответил Альбер.
— В каком автобусе?
— В S.
— И что ты там видел? — спросил Робер.
— Пришлось пропустить как минимум три автобуса, прежде чем я смог влезть.
— В это время дня — неудивительно, — сказал Адольф.
— Так что же ты видел? — спросил Рене.
— Была давка, — сказал Альбер.
— Прекрасная возможность пощипать за ягодицы.
— Пф! — сказал Альбер. — Речь не об этом.
— Рассказывай.
— Рядом со мной стоял один странный тип.
— Какой? — спросил Рене.
— Высокий, худой, со странной шеей.
— Какой? — спросил Рене.
— Как будто ему ее вытягивали.
— Элонгация, — сказал Жорж.
— Я еще вспомнил про шляпу, у нее был странный вид.
— Какой? — спросил Рене.
— Без ленты, зато с плетеным шнурком вокруг.
— Забавно, — сказал Робер.
— А еще, — продолжил Альбер, — он оказался таким крикуном, этот тип.
— Почему? — спросил Рене.
— Начал поносить своего соседа.
— Почему? — спросил Рене.
— Заявил, что тот ему по ногам ходит.
— Специально? — спросил Робер.
— Специально, — сказал Альбер.
— А потом?
— Потом? Просто отошел и сел.
— И это все? — спросил Рене.
— Нет. Самое забавное, через два часа я его снова увидел.
— Где?
— Перед вокзалом Сен-Лазар.
— Что он там делал?
— Не знаю, — сказал Альбер. — Он гулял туда-сюда с приятелем, который ему подсказывал, что пуговица его плаща пришита слишком низко.
— Точно, именно это я ему и посоветовал, — сказал Теодор.