Сидха так и обмерла.
На свет вышел человек, высокий и широкоплечий, явно привыкший к латам и двуручному мечу.
– Ради такой чести – узреть сидху на собственном пороге – можно пожертвовать и крепостными воротами, не то что какой-то там дверью, – продолжал усмехаться воин.
Лицо его больше всего напоминало крепостную башню – прямое, глаза посажены глубоко, словно в бойницах, подбородок выдается вперёд, подобно подошве бастиона, белёсые волосы гладко зачёсаны, будто тесовая кровля. Он носил коричневый с золотом кафтан и широченный, отделанный каменьями пояс богатого бюргера, но видно было, что человек этот в жизни не сосчитал ни единой монеты – за исключением случаев, когда добывал их с бою.
Нэисс попятилась. По-змеиному свиваясь, живая плеть в руке приготовилась к удару – но хозяин, похоже, только этого и ждал. И ничуть не страшился.
Сидха решила заговорить.
– Я ищу друга, – последнее слово выговорилось с некоторой заминкой. – Его след оборвался здесь.
– И потому почтенная незнакомка решила не церемониться с чужой собственностью? – усмехнулся рыцарь. – Не стану и спрашивать, отчего дорогая гостья решила даже не беспокоиться с каким-то там стуком?
– Здесь пропал мой друг, – Нэисс пошла напролом. В конце концов, чего она боится? После Иглы-до-Сердца могла выжить только Гончая, это извращение живой природы, наполовину голем, как и навсинайские уродища.
Рыцарь ответил не сразу, хотя, казалось бы, чего проще – сказать, мол, слыхом не слыхивал, видом не видывал?
– Опиши его, прекрасная сидха. Быть может, я смогу помочь?
Человек определённо издевался. Тонкие пальцы Нэисс чуть шевельнулись, плотнее стискивая стражевую ветвь, но звериное чутьё её расы подсказывало, что рыцарь не блефует. В глубине, во мраке узкого коридора за его спиной таилось нечто, с чем сидхе встречаться совсем не хотелось.
– Он дхусс. Из клана Морры.
– Вот как, – поднял брови рыцарь. – Дхусс. Из клана Морра. На пороге моего скромного обиталища. Чрезвычайно интересно. Но уверена ли прекрасная сидха, что не ошиблась и что следы её друга оборвались именно на моём пороге?
Ждёт, когда я потеряю терпение, подумала сидха. До чего ж это глупо, я, Нэисс, рискую головой ради какого-то дхусса, дикаря, хотя и нахватавшегося где-то кое-каких знаний!..
– Может, прекрасная сидха желает войти и осмотреть дом?
Щёки Нэисс запылали. Так её уже давно не унижали.
Неведомо какие силы заставили её поклониться и сдавленно пробормотать какие-то извинения.
– Принято, – усмехнулся рыцарь, хотя усмешка получилась изрядно ненатуральной. – А дверь… в конце концов, давно уже собирался обновить.
Нэисс молча дёрнула головой, изобразив нечто вроде резкого кивка.
Она понимала, что надо было не разводить разговоры, а просто сбить человека с ног стражевой ветвью, перешагнуть через тело – потому что ошибиться она не могла, след дхусса обрывался именно здесь.
Интересно, отрешённо подумала Нэисс, осторожно пятясь к выходу из тупичка и ни на миг не упуская из вида застывшего на пороге рыцаря, а куда делся след Ксарбируса? Почему я ничего не чувствую, ну совсем ничего? Он ведь весь пропах алхимичьей дрянью, не могло всё это сгинуть в одночасье!
Стой, глупая, беззвучно гаркнула она себе. Куда ты направляешься? Обратно в лагерь? И зачем? Опозориться перед Гончей? Видеть её гнусную ухмылку? И выслушивать нотации Кройона?
…Сейчас Нэисс уже не вспоминала, что совсем недавно Тёрн говорил ей о наёмных терциях, не думала о «свободной жизни» в Вольных городах. Нет, она не побежит побитой собакой перед этим человечишкой, она, лучшая чародейка своей Ветви!
Рыцарь с озабоченным видом осматривал остатки съеденных ржавчиной петель.
– О, вернулась, – заметил он сидху. – Чем ещё могу быть полезен, прекрасная гостья?
Это оказались его последние слова. Нэисс пристально смотрела в бесцветные глаза, не отрываясь ни на миг, и стражевая ветвь ударила, как и положено, продолжением собственной руки.
Рыцарь свалился, точно куль с мукой.
Нэисс перешагнула через сбитого ею с ног безоружного человека, одним движением оказавшись за порогом.
Темно. И волной накатывающий дурман, диковинный, причудливый запах, словно прогретой солнцем степи, где уже начала сохнуть на корню трава.
