– Любопытно-любопытно, – заскрипело чудовище. – И чего же ты хочешь? Легкой смерти для него?
– Для таких, как Торн, всякая смерть будет легкой, – сказал Хопер. – Я прошу для него жизни. Тебе это ничего не будет стоить. Явишься ночью в темницу, да хоть постоишь на ее крыше. Нужно лишь, чтобы тюремщики заснули. Лишились чувств. Остальное Торн сделает сам.
– Даже так? – удивилось чудовище. – А ты знаешь, что после вот такой прогулки и даже после вот этого разговора, я буду ближайшие несколько дней мучиться с головной болью? Я ведь не Дорпхал и не Атраах! Я не высший умбра! Мне это дается дороже! Куда дороже!
– Я же мучаюсь? – стянул перчатку с руки Хопер. – Чернота растет, Коронзон.
– Ты останешься должен, – клацнуло зубами чудовище. – Это слишком большая услуга.
– Я понимаю, – кивнул Хопер.
– Ладно, – сверкнуло провалами глазниц чудовище. – Только постарайся на будущее обходиться без внезапных вызовов…
– Ты же переплетешь заклинание вызова сегодня же, – усмехнулся Хопер. – Так что теперь… до следующего прозрения. Впрочем, Амма теперь сама по себе.
– Она всегда была сама по себе, – расхохоталось чудовище и добавило, уже исчезая в гаснущем рисунке. – Всегда удивлялся, как ты этого не понимал, Бланс…
Когда Коронзон исчез, Хопер шевельнулся не сразу. Он еще минут пять сидел, глядя на выжженный на полу рисунок, ожидая, когда невыносимая боль, стиснувшая ему виски, отступит, но боль не отступала, поэтому Хопер тяжело поднялся, раскатал на выжженном следу циновку, взял свой мешок и вытряхнул его содержимое на топчан. Пару минут он раскладывал по одеялу клочки пергамента, пузырьки, птичьи перья, куски ткани, мешочки, коробки и глинки, пока не нашел каждому предмету его место. Затем осмотрел все это сомнительное богатство и взял в руки книгу, которую получил от Аммы. Сначала он отсчитал двадцать первое слово с начала и несколько секунд рассматривал его. Затем прочитал сначала вторую страницу, затем первую. После этого открыл двадцать первую страницу и прочитал ее тоже. И точно так же прочитал двадцать первый лист, обнюхивая его с обеих сторон. Наконец он открыл вторую главу, которая начиналась на пятой странице, и прочитал первый стих – «Прими в себя то, что можешь принять, потому что более принять некому. И если не сгоришь – неси. И будет ноша тяжелее с каждым шагом, потому что несешь ты за многих, число которых прибывает. Спасешься спасая. Но не отринешь беду, ибо беда в тебе».
– Беда в тебе, – повторил Хопер, задумавшись. – Спасешься спасая. То, что надо. Беда в тебе.
Он быстро покидал в мешок разложенное богатство, но когда ему на руку попал камешек, вырезанный из тела Вегена, вновь замер. В камне, как будто не было никакой магии, но без всякого сомнения, какая-то загадка в нем имелась. Камень и книга. Спящий просыпается. Как это связать?
Просидев в неподвижности еще пару минут, он неловко шевельнулся, почувствовал, что боль снова наваливается на него тяжелой тушей, поморщился от ожидания бессонной ночи, нащупал под левыми ребрами отметину, которую сделал сам себе для обряда, и вдруг, не отдавая себе отчет, подхватил нож, которым вскрывал кожу на груди и несколькими движениями расчертил на собственной коже треугольник и круг, чтобы затем вставить в уже готовую рану обычный дорожный камень, вырезанный из тела Вегена.
Впервые за несколько дней боль отступила, отплыла, прижалась в угол. Хопер повалился на ложе и закрыл глаза.
– Эй! – застучал в дверь каморки трактирщик Тик. – Что там у вас происходит, господин Рули? Вы колдуете, что ли? В комнате под вами выморозило потолок! Паленым пахнет! И все мои посетители последние полчаса пролежали на полу в беспричинном ужасе! Некоторые обделались! И я в том числе! А некоторые упали с бокалами вина в руках! Прекратите, господин Рули, иначе вам придется искать себе другое жилье!
– Я сплю уже давно, Тик, – зевнул, кутаясь в одеяло, Хопер. – А про колдовство ты сам себе все придумал. И про то, что заставило тебя и твоих гостей обделаться. Наверное, мясо было несвежим в жарком. Советую, больше добавлять специй. И вываривать как следует.
