– А паленая плоть? – напомнил Торн.
– Многие погибли и от отметины на шее, – вздохнул Тик, – многие от страха, а кое-кто от мечей чужаков. Однако не меньше полусотни от самого менгира. От огненных удавок, которыми он награждал каждого несчастного, кто исцелиться хотел. Так что бургомистр приказал сжигать всех погибших как раз на площади у менгира. Чтобы не уповали на исцеление и не лезли к нему. Да и чтобы не появились новые враги там же. А люди… Люди боятся выходить на улицы, хотя беда вроде и минула… Да и старый король, говорят, не в духе, попадешь под горячую руку. Внук у него пропал. Весть пришла из Альбиуса, туда сразу же принц Триг с дружиной помчался. Не встречали?
– Нет, – покачал головой Торн. – Разминулись.
– Ну и ладно, – кивнул Тик. – Мы люди маленькие, что нам королевские заботы? Вы будете есть что-нибудь? Могу поднять из погреба да разогреть.
– Хотелось бы перекусить… – подал голос Хода.
– Папа! – крикнула от окна трактира Гледа. – Отряд стражников спешивается. Но они не йеранские. И с ними… дядя! Дядя Бран!
– Святые боги! – оторопел Тик. – Так этот гнус – брат твоей жены, Торн? Сколько раз у меня отобедал, еще ни разу не заплатил!
– Демон его раздери! – скривился Торн. – Послушай, Тик. С вельможным шурином я сталкиваться не хочу. Позаботься о наших лошадях. Есть у тебя черный выход?
– Да, – выкатился из-за стойки Тик. – Только куда вы теперь?
– Мне нужна местная лекарка, Унда, – ринулся вслед за трактирщиком в глубины трактира Торн. – Как ее отыскать? Она на прежнем месте?
– А, ведьма которая? – усмехнулся Тик. – Отыскать ее несложно, только дома ли она? Вот ведь, старуха, а все бродит где-то. Я ее уже лет десять не видел. Или пятнадцать. Но ее дочь вроде мелькала на рынке на прошлой неделе. Идите в сторону менгира. Ее дом примыкает к стене слева. Узнаете сразу. Оленьи рога над входом прибиты. А лошадей можно здесь оставить, присмотрю. Вернетесь, заодно и перекусите.
– Пару дней я когда-то простоял у этих рогов, – проворчал Торн. – Так и не дождался. Ладно, хоть с дочерью ее переговорить.
– Серьезная женщина, – вздохнул Тик. – Как-то я даже предлагал ей стать здесь хозяйкой. Не ударила конечно, но покидал ее жилище я быстро. Но вы же по другому поводу? Стучите, и откроет.
– Разве ее не касается распоряжение бургомистра? – удивился Торн, останавливаясь в маленьком дворике трактира.
– Он и приказал ей запереться и не высовываться без сопровождения даже за овощами, – развел руками Тик и заспешил, услышав чужие голоса в зале. – Вот туда идите. Бургомистр считает, что в такие дни всякая нечисть под надзором должна быть, а семейство Унды нечисть и есть. Но дочь ее, Филия, все равно женщина серьезная…
Никто из спутников Торна не остался в трактире. Правда, Соп еще оглядывался с тоской не меньше сотни шагов, уверяя, что все же сумел унюхать запах копченого окорока, но вскоре махнул рукой, пробормотав, что прибытие на королевскую кухню неминуемо так же, как наступление лета после начала весны, главное, чтобы оно не происходило так же медленно. Гледа озиралась по сторонам и отмечала, что на узкой улочке, на которую их вывел Тик, стражи нет вовсе, горожан тоже не видно, а домик с оленьими рогами над входом не так уж далеко, и именно там, где узкая улочка закачивается, упираясь в ту, что огибает высокую стену. Как раз над ней, окутывая взмывающий к весеннему небу менгир, курился удушливый дым. В дверь стучать пришлось недолго. Где-то в глубинах дома что-то звякнуло, заскрипело и далекий голос прокричал:
– Что нужно? Унда не принимает никого!
– У нас послание от Чилы! – рявкнул в дверной проем Торн так, что зазвенели стекла в окнах.
– Сейчас, – донеслось издалека, и дверь открылась.
Никого не оказалось за дверью. Торн недоуменно оглядел обратную ее сторону, не нашел ни рычагов, ни веревок, покосился на плотные занавеси по стенам, почувствовал сквозняк, отнес дверное волшебство к нему и шагнул в узкий коридор, который вывел его и весь отряд в полутемный зал, стены которого сплошь состояли из ниш, заполненных бутылями, корзинами и мешками, а затем через вторую дверь и в небольшой дворик, что упирался в ту же саму стену, за которой высился менгир и поднимались клубы поганого дыма. Под стеной из каменной плиты торчал резной стол на кованных ногах, а за столом стояла высокая и худая женщина средних лет с напряженным лицом с деревянными ступкой и пестиком в руках.
