– Вспомнил, и будто оказался опять на стене, – прошептал побледневший Лон. – Женщина стояла на дороге. С той стороны ворот. Худая, как костяк сушеный. Лица я не мог разглядеть, до нее с четверть лиги было. Но клюку в руке – заметил. Наша бабка с этой стороны ворот, с руками, а та – с той. С клюкой. И такое чувство было, что они мечами секутся. А ведь страшнее это было того, как ты сказал? Жнеца? Куда страшнее. И ведь вся погань, что осаждала нас, расползаться начала, словно смерть их на дороге стояла. Их и наша тоже.
– А потом что? – спросил Хопер.
– А ничего, – усмехнулся Лон. – Исчезла та баба с клюкой. Растаяла, словно ветром ее унесло. А через секунд пять и наша бабка растаяла. Опустила руки, расплылась в ухмылке, словно отстояла крепость от лиха, буркнула что-то, и растаяла.
– Что она буркнула? – спросил Хопер.
– Да не до того мне было! – отмахнулся Лон.
– Что она буркнула? – повысил голос Хопер.
– А ты что, знакомец ее, что ли? – спросил Лон. – Я вижу, ты не молод. Ну так все одно ей во внуки годишься. Глупость она сказала. Мол, лекарю нужно к озеру топать. Там он найдет, то, что ищет. Там, где камень целебный в воде прячется. Ну, бред же. Какой я ей лекарь?
– Я лекарь, – буркнул Хопер и подал коня вперед. – Покажи руку.
– Это зачем же? – нахмурился Лон.
– Покажи, – посоветовал Эйк. – Я Хопера знаю, он все равно не отстанет.
– Да на, – потянул рукав к локтю Лон.
Хопер наклонился, поймал заскорузлую, мозолистую ладонь воина, пригляделся к его запястью, к коже, покрытой волдырями ожогов до локтя и, не обращая на истошный крик Лона, провел ладонью сверху вниз, сдирая обожженную кожу и извлекая из-под нее оставленный ему камень. И провалился в темноту.
Свет вернулся в глаза вместе с холодной водой.
– Эй! – послышался голос Мушома. – Ну ты живой, или как?
Хопер открыл глаза. И Эйк, и Мушом стояли напротив него с ведрами воды.
– Прими в себя то, что можешь принять, потому что более принять некому. И если не сгоришь – неси. И будет ноша тяжелее с каждым шагом, потому что несешь ты за многих, число которых прибывает. Спасешься спасая, но не отринешь беду, ибо беда в тебе, – пробормотал Хопер, медленно поднимаясь.
– Беда это, – покачал головой Эйк. – Что со старым, что с малым. В дальнюю дорогу с собой брать – хлопот не оберешься.
– Ты чего бормочешь-то, – не понял Мушом. – Молитву что ли? Не пойму никак.
– Молитву, – попытался отдышаться Хопер, боль словно наступила ему на грудь. – Старость – не радость. Припечет, еще не так раскорячишься. Надо будет заглянуть к Водному менгиру, исцелиться немного. Есть тут такой. Но вы не берите в голову.
– Да мы и не берем, – надул губы Мушом. – Мало ли кто как с ума сходит. Мы о другом думаем, как королю докладывать, что сын его погиб?
– Где Лон? – спросил Хопер.
– Да уж догоняет Хедерлига, – хмыкнул Эйк. – Думал, он ждать будет, когда ты очухаешься? Час прошел, не меньше. Я только удивляюсь, как он тебе не вмазал, когда ты за его руку ухватился. Ведь заорал, словно ты его скотским тавро клеймил. А уж когда ты с коня стал заваливаться, успел и спрыгнуть, и подхватить тебя. Ты ж заразу с его руки снял. Словно и не было у него ничего. Так что, считай, что он твой должник. Что скажешь? Путь наш окончен?
– Неужели? – прошептал Хопер, перекатывая в пальцах добытый камень и с трудом сдерживая стон. – Что-то я не вижу трех источников возле себя. И уж тем более растерзанного тела принца. Отправляемся. Тут не слишком далеко. Только мне сначала к колодцу надо. Где воду достали? Холодная. Умыться мне надо. Очень надо.
Источник скорее всего был один. Просто огромный валун скатился с ближних гор и придавил его, отчего единый водяной поток разбился на три струи и теперь журчал, пытаясь найти дорогу к затерянному в зеленой тине озерцу. Вокруг все было загажено и вытоптано. Мушом присел на первый попавшийся камень и стал раскачиваться, обхватив голову руками, а Эйк принялся рубить и подтаскивать к старому кострищу высохшие, переломанные кусты.
– Зачем? – спросил его Хопер, который все никак не мог отдышаться. Третий камень тоже погрузился в его плоть, и теперь боль не могла добраться до книжника, хотя и не уходила никуда. Вставала вокруг стеной.
