в которой мальчик оставляет позади свой первый побег и тысячеметровую дистанцию
Мальчик уже давно смирился с тем, что у него нет никакой жизни, а если в ней всё же и встречаются витальные моменты, то они настолько затенены, что без света едва виднеются.
Мальчик отодвинул свою жизнь на потом. И он бы выдержал это ожидание, и оставшиеся два года тоже, а потом бы ушёл, смыл бы с себя всё напрасно потраченное прошлое, отряхнул бы прах со своих сандалий и стал другим. Очень просто.
Если рассматривать будущее с такой точки зрения, для скорби не было причин. Была даже обозначена дата наступления жизни, была цель. Не хуже чем у людей. Но, к сожалению, его ситуация не оставалась стабильной, она изменялась, причём по нарастающей, а потом он совершил одну ошибку, повлёкшую за собой тяжёлые последствия: он остался на второй год в десятом классе.
Мелкое вторжение адской режиссуры, о которой мальчик даже не подозревал вплоть до того дня, когда им выдали табели успеваемости. Мальчик не старался учиться, почти ничего не делал для своей успеваемости, предпочитая часами напролёт читать книги, но всё же держался на таком уровне, чтобы иметь по всем предметам удобную троечку. На сей раз он просчитался по одному предмету. Была у них учительница по экономике, которая намеренно не информировала его о состоянии его оценок и за несколько устных ответов поставила ему несколько лишних «неудов». Средний балл оказался неудовлетворительным. Вообще-то по таким предметам на второй год не оставляют По таким как экология, биология, религия к концу учебного года обычно стараются предложить неуспевающему ученику написать реферат — и вопрос решается к обоюдному спокойствию.
На сей раз случилось по-другому. Он понадеялся на свою уверенную троечку и был ошеломлён итоговой оценкой. Ну ладно же.
Это явилось внешним поводом для наступления ледникового периода.
Мать с криками бегала по кухне, вооружившись ножом, а мальчик выставлял перед собой табуретку в качестве щита. Такие вот дела.
Отец почти никогда его не бил не находя в этой процедуре никакого удовольствия, и ссылался на то, что все предыдущие побои не дали никакого положительного результата. Очень правильный подход.
И вот он вошёл в комнату мальчика и повышвыривал его книги за окно. Сперва толстый красный том брехтовских драм, поскольку он слышал о Брехте, что тот коммунист. Что касается других авторов, то он не был уверен, какие могут навредить мальчику, а какие нет Ну, ладно. Книги можно снова купить. Но отец обнаружил среди книг — между Шекспиром и Гоголем — синюю общую тетрадь. В ней была записана первая пьеса мальчика, которая, естественно, была гениальна, как в глазах любого автора всегда бывает гениальна первая пьеса.
Когда тетрадка была разорвана на пятьсот клочков, которые валялись на ковре, мальчик наконец нарушил молчание.
Он закричал. Он поднялся и разъярённо заорал. Весь их жшюй дом прервал ужин и прислушался. Родители, не ожидавшие такого сопротивления, в ужасе вытаращили глаза и на какое-то время приостановились.
В комнате мальчика было как после бомбёжки. Шахматная доска разбита, книги растерзаны, постеры сорваны со стен, пластинки разбиты о шкаф. Изо рта у мальчика шла кровь, и когда он кричал, судорожно прижав локти капли крови разлетались во все стороны и падали на ковёр. Пятна крови очень трудно выводятся, поэтому мать принялась орать с ним вместе.
В конце концов мальчик выбежал из квартиры и больше не вернулся. Он попросил своего друга спрятать его где-нибудь.
Следующие тридцать дней он провёл в подвале. Там был матрац, спальный мешок, маленький бильярдный стол и слабенькая лампочка накаливания. Подвал был забит кругтым и мелким хламом, скопившимся за много лет. Чего там только не было! Его друг — отец которого был в отъезде, а мать никогда не спускалась в подвал — приносил ему куриный бульон, хлеб и какао.
В этом подвале ему было так хорошо! Мальчика не угнетало отсутствие дневного света. Он вспоминал свои прожитые шестнадцать лет и заново передумывал многие сцены Первые четыре воспоминания были ничего, в порядке, но зияли громадными провалами памяти.
