— Больше всего, — продолжал Баренс, — настораживает как раз эта нелогичность действий. И потому я очень хочу знать — нет ли внутренней связи между претензиями Никотеи на императорский престол и нынешними беспорядками во Франции.
— Какая же тут связь?
— А вот посуди сам. Никотея — девочка незаурядная. И по происхождению, и по образованию вряд ли найдется кто в Европе, кто может поспорить с ней на равных. Она выросла среди хитросплетений интриг константинопольского двора. Можно предположить, что севаста решила добыть императорский трон для своего мужа — это самое простое и логичное действие с ее стороны. Для чего, как я уже говорил прежде, она обратилась к витающему в облаках Папе Римскому с предложением начать крестовый поход против язычников-пруссов. Идея нашла поддержку. И в руках Конрада Швабского сейчас концентрируются немалые воинские силы. Другой вопрос — куда их вести? Но об этом позже… Представим на минуту, что Никотея успешно провернула операцию по захвату престола Западной Римской империи. Неужели же такая энергичная девушка, как она, будет почивать на лаврах?
— Вероятно, нет, — припоминая ясноглазую спутницу, подтвердил Камдил.
— И мне так кажется. Никотея — дочь Анны Комнины, а та, как мы помним, пыталась отнять трон у своего брата, Иоанна. По доброте душевной император ограничился заключением ее в монастырь, но вряд ли Никотея простила дяде даже это, более чем мягкое, наказание. Зная Никотею, я допускаю, что, получив в руки Западно-Римскую империю, она пожелает вернуть себе и трон ромеев.
— А при чем здесь Франция?
— А при том, мой друг, что Франция — самый опасный соперник Империи в отношениях с Римом. Тут Никотея, если, конечно, мои предположения верны, одним залпом убивает всех имеющихся в округе зайцев. Первым шагом она предлагает Ватикану военную помощь в наведении порядка во Франции, вторым — свалив на бедную Мафраз попытку убийства королевы Матильды, она скорее всего обратится к Англии с предложением союза против Людовика Толстого. Англия получит обратно Нормандию, быть может, Бретань. Не суть важно. Куда важнее другое: подмяв под себя Францию, под знаменем спасения веры Никотея наверняка решит взять под свою опеку небезызвестного нам Бернара Клервоского. Я не удивлюсь, если при активной поддержке Никотеи именно он станет очередным понтификом. Нынешнего Гонория II просто выбросят с Палатинского холма, как никчемную рухлядь. Папа, обвиненный в чернокнижии, недолго задержится на престоле святого Петра. Таким образом, через несколько лет на месте нынешней Европы возникнет агрессивная теократичесая империя, в которой всякое инакомыслие станет подавляться жесточайшим образом.
— То есть, дорогой дядюшка, ты хочешь сказать, что европейской цивилизации попросту негде будет зародиться?
— Это, пожалуй, чересчур однозначное утверждение. Я бы не настаивал, что все так фатально, но шанс кардинально изменить вектор развития Европы, несомненно, есть. Мы рискуем получить себе этакий исламский Восток, но только на западе.
— Нет Спасителя кроме Спасителя, и святой Бернар — пророк его?
— Что-то наподобие того.
— Малоприятная перспектива.
— Вот именно. Поэтому, Вальдар, я настоятельно прошу тебя как можно быстрее оказаться рядом с нашей очаровательной подругой и для начала выяснить, как далеко заходят ее планы.
— Ну шо, Капитан, — Лис ввалился в гостиничный номер, как обычно, не слишком заботясь о правилах хорошего тона, — мух гипнотизируешь?
Лицо его выражало радостное возбуждение, случавшееся с ним при всякой успешно провернутой афере. Можно было не сомневаться, что кому-то сегодняшний выход институтского менестреля на рынок стоил значительных убытков.
— Все зашибись! Как говорится: кони пьяные, хлопцы запряженные.
— А если по делу? — поморщился Камдил.
— А по делу — кони трезвые, хлопцы грузят обоз. Да, кстати, на тему обоза — ты Мафраз не видел?
— Нет. Я полагал, она в своей комнате.
— Да? Шо ж, тогда поздравляю. Ты не угадал ни одной буквы. В комнате нет ни Мафраз, ни даже следа ее стройного копытца.
Император ромеев слушал докладчика вполуха, пытаясь собраться с мыслями. Те разбредались, будто овцы на выпасе. Иоанн невольно ловил себя на странном ощущении — ему не хотелось ни вслушиваться в слова новостей, ни управлять Империей — самой древней и славной державой в подлунном мире.
