Освещая путь факелами, они углубились в туннель. Пол оказался расчищен от травы и завалов, не было паутины, а ямы кто-то завалил землей и утрамбовал. Место выглядело обжитым.
Насколько было известно, руины имели два входа: восточный и северный. С каждой стороны находилась лестница, ведущая в подземный зал. Обвалившийся потолок перекрыл проход на восточной стороне, но там вполне хватало места, чтобы организовать временное прибежище — туда направилась четверка, которую вел сам капитан. Четверке, в которую угодил Ильгар, выпало проверять северный ход. Остальные стражи перекрыли улицу, чтобы отрезать пути к бегству. Дело не выглядело шибко сложным.
Ильгар радовался выпавшему шансу развеяться. Последние дни он все больше времени проводил в раздумьях. Их с Нерлином проделка могла вскрыть нечто, способное всколыхнуть всю империю Сеятеля. Ведь раньше никто и подумать не мог, что среди Дарующих возможен раскол. Они были неделимой силой. Письмо говорило о том, что некто решил вывести из игры Ракавира, и предлагал сделать это тихо, не дав его влиянию разрастись и укрепиться окончательно. Его боялись. Не иначе, отец Рики действительно разворошил улей, приблизился к разоблачению крупного заговора. А цели у заговорщиков могли быть какими угодно.
Письмо Нерлин отнес Ракавиру, но, следуя просьбе Ильгара, ни словом не обмолвился об его участии. Дарующий сдержано поблагодарил, сказав, что настало время устроить чистку в рядах союзников. Увы, Сеятель предполагал, что такое возможно — мощь, отнятая у богов, нечестива, и способна извратить даже самого честного человека. Поэтому имелись рычаги воздействия на каждого члена Ложа.
До поры до времени о той каше можно было забыть, потому как в дело вступили силы, недоступные человечку, вроде Ильгара, но бывший жнец чувствовал угрозу, нависшую над семьей. Если захотят достать Ракавира — могут навредить и Рике. Подозрения подтверждало то, что Дарующий отозвал из Ландгара старшую дочь, Майти, да еще и отправил за ней шестерых личных стражей.
Задумавшись, он едва не угодил в капкан. Повезло, что Борта вовремя спохватился и оттолкнул его. Затем постучал ладонью по лбу. Лицо было недовольное. Ильгар отругал себя за невнимательность. Семья семьей, а работа требует концентрации.
Капканов было четыре, замаскировали их не так чтобы плохо, но будто предоставив шанс нежданному гостю обойти ловушку или убраться восвояси.
Переход в зал обозначала арка. В отличие от стен и потолка, выложенных простым булыжником, арку окаймлял зеленый мрамор. В самом зале ярко горел костер, а вокруг него расселись люди. Их одежда еще не успела истрепаться, они скорее походили на путников, нежели на нищих. Матрасы на полу, импровизированный стол из бочек и досок, очаг, котелок, нехитрый скарб. Здесь были маленькая девочка, четверо мужчин и четыре женщины. Парни помоложе тут же повскакивали. В руках блеснули ножи.
— Уймитесь! — рявкнул на них седовласый мужчина. Его голову стягивала повязка, а рука была примотана к груди. — Хватит, прошу.
Парни послушались, но встали так, чтобы заслонить женщин. Среди тех переминались с ноги на ногу две молоденькие близняшки, красивая женщина лет тридцати и, видимо, мать семейства.
«На банду головорезов эта перепуганная семья не похожа». Видимо, мысли такие посетили не одного Ильгара — даже Борта опустил кинжал и дубинку.
— Вот что, — как самый старший, Агвай начал разговор, — собирайте манатки и идите за нами. Чем меньше хлопот доставите, тем лучше будет для всех.
— И только попробуйте выкинуть что-либо, — пригрозил Борта, — ребра переломаю.
— Мы никуда не пойдем, — старик говорил медленно, но уверено. — Хотите судить — судите. Решите убить — убивайте! Но, говорю сразу, мы не пойдем к преатору. Этот выродок не достоин своего титула!
Ильгар вздохнул. Здесь крылось нечто большее, чем простое убийство. И история ему явно не понравится. Слишком много отчаяния в словах старика, слишком много страха в глазах девушек, а уж он-то знает, что такое страх и отчаяние.
— Хватит болтовни, — Ильгар подошел к костру. Безоружный, разведя в стороны руки. — Вас обвиняют в убийстве трех жнецов. Судя по тому, что вы здесь, оспаривать это бессмысленно.
