Тюренн — противник Лувуа,
Об этом каждый знает,
А Лувуа, как Бог земной,
Здесь все за всех решает.
Ведь тот, кто Францию ведет
К позору и тяготам вместе,
Отнюдь не истинный солдат —
Всего лишь квартирмейстер
[123].
Благодаря сопротивлению полководцев военный министр чуть не лишился своего поста. Слухи о его падении распространились по всей Европе. Лувуа сам писал, что «слухи… которые ходят обо мне повсюду, подхвачены некоторыми придворными, которые желают унизить меня, в то время как я не собираюсь покидать свое место».
К спасению карьеры министра подключился его отец Ле Телье, считавшийся виртуозом придворных интриг. Среди огромной массы слуг, клиентов и советников, обычно окружавших знатные семьи во Франции XVII в., он нашел людей, готовых послужить и ему. Впоследствии в своих мемуарах будущий маршал и генералиссимус Франции Клод-Луи Гектор де Виллар писал, что капеллан принца Конде, подкупленный Ле Телье, выступил посредником в отношениях между военным министром и принцем, стремясь смягчить нрав последнего. Святому отцу это удалось, и принц, атакуемый и другими «советниками», отступил. Не исключено, что на решение Конде повлияло обещание предоставить командование армией его сыну герцогу Энгиенскому в кампании следующего года и дать ему самому в ближайшем будущем немалые силы и определенную самостоятельность[124].
В своем «Веке Людовика XIV» Вольтер не сомневался, что принц ревниво относился к маршалу, завидовал ему, и однажды признался в этом Лувуа, попросив того дать ему, Великому Конде, большие преимущества на войне, нежели Тюренну. И маркиз, услышав эти слова, якобы обнял собеседника[125]. Вряд ли так было на самом деле, особенно когда фортуна отвернулась от виконта. Несомненно, Тюренн и Конде восхищались друг другом и в определенном смысле являлись не только соратниками, но и большими друзьями. Но несомненно и то, что их отношение друг к другу не исключало чувства зависти. Особенно со стороны Конде. Последний любил Тюренна, но себя и свои интересы он любил больше.
Если бы принц серьезно поддержал Тюренна против Лувуа, тот бы, скорее всего, потерял свое весомое влияние в королевстве, полагал Виллар. Его мнение выглядит довольно натянутым, ибо Людовик XIV, исключительно заинтересованный в реформах главы Военного министерства, в любом случае защитил бы его. Еще бы: прежде всего, маркиз обеспечил его славу, славу Марса, а его спутники еще исправят положение! Король был доволен, что ни одна из ошибок Лувуа не была, по его мнению, тяжкой, хотя ему трудно было оправдать вину министра на фоне собственных побед и обличительных реляций двух влиятельных полководцев. Военную революцию маркиза де Лувуа через 50 лет будет критиковать и Сен-Симон, которого можно понять: на фоне целого ряда неудач Франции в войне за испанское наследство (1701–1714) времена Конде и Тюренна представлялись многим его современникам «золотым веком»[126].
Как видно, полководцы Короля-Солнце «первой генерации» еще не изжили в себе черт традиционного сепаратизма аристократии, еще считали возможным рассматривать себя, как «государство в государстве», и выступать против правительства. Поставленные во главе армий бюрократического государства, Тюренн и Конде самым естественным образом оказались в оппозиции к «тиранической» власти военного министра Лувуа. Ведь в их сфере — военной — он олицетворял единство государственной воли. По сути, получилось так, что их военный опыт и их достижения были положены в основу реформ, приведших к милитаризации французского королевства, которое стало над ними и руководило их действиями. И наряду с социальным протестом высшей аристократии в реакции маршала и принца проявилось противоречие между военным опытом и военной революцией, которая как раз и базировалась на этом опыте. Тем не менее, прославленные военачальники Людовика XIV были вынуждены принять верховенство бюрократического государства, хотя до конца и не смирились с ним. Не случайно скоро они ушли — каждый по-своему — с арены войны и политики.
Война, между тем, продолжалась.
