Следующие десять километров я судорожно сжимал руль трясущимися руками, казнил себя и не решался глянуть в зеркальце заднего вида, потому что боялся увидеть то итальянское семейство, чью машину я едва не разбил. Самое время остановиться где-то и передохнуть.
Проснулся я лишь часов через шесть, усталый и продрогший. Я свернул на последнюю придорожную автостоянку перед Цюрихом и постарался найти спокойное местечко, подальше от любителей горнолыжного спорта с их пластмассовым снаряжением на крышах машин.
Заснул я, вероятно, от предельного утомления, а когда проснулся оттого, что кто-то хлопнул дверцей машины, и хотел взглянуть на часы, то не смог даже шевельнуть левой рукой, так она затекла и к тому же болела.
Рядом то ли упражнялись в хлопании дверцами «мерседеса», то ли проверяли его автоматические замки. Время от времени слышались громкие голоса, жаловавшиеся по-немецки на погоду и на отсутствие туалетной бумаги. Они раздавались так близко, словно это меня винили во всех бедах. Я же ничего не видел, так как стекла моего «опеля» запотели изнутри. Я лежал, скрючившись на переднем сиденье, переключатель скоростей уперся мне в живот, а левая рука перестала меня слушаться. О крышу машины стучал дождь. Я нащупал негативы в кармане куртки; надеюсь, они не сломались. При каждом движении чувствовалась боль в опаленном запястье.
Неожиданно меня забил такой сильный кашель, что мне показалось — я вот-вот задохнусь в своем промозглом «опеле». Я быстро опустил боковое стекло, на меня тут же уставилось широкое лицо, на голове человека была нахлобучена меховая шапка. Близко посаженные голубые пуговки-глазки глядели с подозрением, потом толстые губы над жирным двойным подбородком раздвинулись, и бодрый фельдфебельский голос поинтересовался, правда ли, что Альбула закрыт. Во первых, я этого не знал, во-вторых, этот мордоворот разбудил меня, в-третьих, ненавижу я зимние курорты, горные подъемники, лыжные ботинки, а потому послал тевтонского снежного человека ко всем чертям.
Сон пошел мне на пользу, голова больше не болела. Я вновь обрел способность собраться с мыслями. Попытался вспомнить по порядку, как все было. С тех пор как из газовой колонки на меня пыхнуло пламя, прошло часов восемь, а чудилось, будто это сумасшедшее утро осталось где-то в далеком прошлом.
Перед площадью Эшера-Висса выстроилась длинная колонна машин; вероятно, я попал в поток тех, кто, совершив накануне выходных успешное опустошение пригородного торгового центра, теперь возвращался в свои серые городские кварталы.
В кассетнике у меня была пленка с песнями Габриелы Ферри; римские «частушки» звучали в такт раскачивающимся «дворникам», которые, очищая ветровое стекло, открывали мне виды промышленных районов Цюриха. Два года назад мы с Идой слушали эти же мелодии в портовом ресторанчике корсиканской рыбацкой деревушки, пока чистили весьма дорогие омары… Может, Ида звонила мне еще раз?
Я пытался протереть носовым платком ветровое стекло, запотевавшее вновь и вновь. Все виделось в дымке, будто через не установленный на резкость телеобъектив, да еще с мягкой насадкой. Если же включить дефростер, то он своим гулом совсем заглушит итальянские мелодии. Господи, что за унылая местность! Кругом сырость, серость, грохот — а тут еще эта сентиментальная музыка, которая трогает меня до слез.
«Sempre!»[39] Рывками, с пробуксовывающим сцеплением, я продвигался в унылую бетонную монотонность — сначала под серыми арками, с которых ручьями стекала дождевая вода, потом над замурованной в каменные парапеты рекой, текущей так же лениво, как и поток автомашин.
Нордбрюкке. Тут пришлось свернуть вправо из «просеки», пробитой через жилые массивы городскими транспортниками, явно питавшими симпатии к строительным фирмам. Два года назад, когда Буки и Ирена, собираясь выезжать из живописных старых районов Берна, отчаянно пытались найти в центре Цюриха уютную квартиру в хорошем старом доме, они убедились, что медикам, состоящим на государственной службе, это просто не по карману; квартиры в старой части Цюриха и в районе Цюрихберга по средствам только частнопрактикующим врачам с весьма высокими доходами. Поэтому Буки и Ирена были вынуждены снять квартиру в одном из домов, построенных в начале двадцатых годов, отремонтированных с небольшими затратами и с еще меньшим вкусом, где даже за дешевый и плохо натянутый нейлоновый палас квартиросъемщик выкладывает по сотне франков в месяц.
