Поскольку она не привыкла пить по целой таблетке, да еще на пустой желудок, снотворное подействовало быстро: Матильда едва успела залезть под одеяло и попросить прощения у Бога, как погрузилась в сон.
Наутро она проснулась раньше обычного и с совершенно ясной головой. Дождалась Саверии, села завтракать и сказала как бы между прочим:
— Надо позвать синьора Энеа.
— Зачем? Он всегда сам просыпается.
Если Саверия не желает чего-то делать, то ее не заставишь никакими силами.
— Но ведь поздно, — возразила Матильда. — Сколько можно подогревать молоко и кофе?
В душе она уже понимала, что придется идти самой.
Признаки диабетической комы были ей хорошо известны, и она заранее знала, что́ обнаружит в комнате сына.
Одеяло и простыни сбились на сторону, подушка валялась в дальнем углу, а на голом матрасе видны были только ноги Энеа. Сам же он лежал на полу, уткнувшись лицом в ковер и раскинув руки. Пижамная куртка и майка вздернулись, обнажив бледную спину.
Матильда закрыла глаза и быстро подошла к комоду. Из кармана она достала инсулин с оранжевой этикеткой, положила его на поднос, а пузырек с желтой наклейкой спрятала в карман.
Оставив дверь открытой, она нетвердыми шагами двинулась по коридору. По ее лицу Саверия сразу поняла: что-то случилось — и подошла вплотную к хозяйке. Матильда взмахнула рукой и проглотила комок в горле, прежде чем смогла заговорить.
— Сообщите моему деверю в клинику… Скажите, это срочно, пусть немедленно приезжает. С моим сыном плохо… Он умер.
Доно Монтерисполи приехал вместе с доктором Мориджи. Взглянув на Матильду, он не стал задавать вопросов, а взял коллегу под локоть и повел в спальню Энеа. Они пробыли там ровно столько, сколько потребовалось, чтобы уложить тело на кровать и констатировать смерть. Потом вернулись в гостиную. Матильда сидела в кресле; ее голубые глаза слегка затуманились, а в остальном она держалась как обычно.
— К сожалению, твои страхи оказались не напрасными, Матильда, — пробормотал Доно. — Энеа мертв. — На последнем слове он закашлялся.
— Вы ничего не слышали ночью? — спросил доктор Мориджи. — У него был сильнейший приступ.
— Моя спальня в другом конце коридора, — ответила Матильда, — за маленькой гостиной. И я по привычке всегда закрываю обе двери. К тому же в последнее время я плохо сплю, поэтому приняла снотворное.
Доно Монтерисполи и доктор Мориджи были поражены ее выдержкой.
— Тебе ни о чем не нужно беспокоиться, — сказал деверь после минутного молчания. — Я сам позабочусь о похоронах и дам объявление.
Матильда вскинула голову.
— Объявление? Ты уверен, что это необходимо? Я бы предпочла обойтись без огласки.
— Нет, дорогая, — возразил деверь. — Я понимаю, что в горе каждому хочется быть одному, но жизнь в обществе накладывает определенные обязательства. У Энеа наверняка были друзья, они обидятся, если им не сообщить. — Он повернулся к доктору Мориджи. — Ты сам оформишь свидетельство о смерти?
— Да, конечно.
Воцарилось молчание. Доктор Мориджи счел своим долгом нарушить его и каким-то образом выразить соболезнование.
— Ваш сын в последнее время совсем не следил за собой, и от этого состояние его здоровья резко ухудшилось. Кто знает, может, личные переживания были тому причиной? Может, теперь он наконец-то обрел покой, избавился от мучений…
Он умолк — настолько банальными и фальшивыми показались ему собственные слова. И был удивлен, прочитав во взгляде Матильды глубокую, неподдельную благодарность.
В день похорон погода стояла ясная, яркий солнечный свет четко очерчивал контуры деревьев и вилл, рассыпанных по склону холма. Все окна в доме Монтерисполи были закрыты, но воздух тем не менее прогрелся от проникавших сквозь стекла лучей.
Матильда сидела в гостиной в темно-синем платье, с жемчужным ожерельем на шее. Едва заметно кивала входившим и выслушивала слова сочувствия с высоко поднятой головой.
Народу пришло много, больше, чем ожидалось, и ей это было приятно. Чувствовалось, что фамилию Монтерисполи в городе уважают.
Несколько блестящих машин почти бесшумно подъехали к воротам. Из них вышли врачи и медсестры клиники Санто-Джованни. Соседи, разумеется, явились пешком — женщины в шляпах, а мужчины в темных костюмах. Здесь были знакомые лавочники Матильды и Саверия со всей семьей, включая невесток и внуков. Перед тем как переодеться в закутке рядом с кухней, служанка приготовила кувшины с молоком и кофе, а также выставила печенье и два торта, принесенные из дома. Расставляя чашки на больших серебряных подносах, она вдруг неудержимо разрыдалась, и Матильде пришлось ее успокаивать.
