— Вы ошибаетесь.
— Хорошо, скажем иначе: вы знаете, что у нее для этого были причины.
Он опять предупредил ответ Даперголаса:
— Каждый частный врач обычно имеет своего рентгенолога. С кем работаете вы?
— Зачем это вам?
— Чтобы выяснить, каковы результаты последних рентгеновских снимков.
Вид у Даперголаса был побежденный. Догадки Бекаса подтвердились.
— Могу я позвонить? — спросил он.
Он поднял трубку, не дожидаясь разрешения. С трубкой в руке повернулся к врачу:
— Рак?
Тот кивнул.
— Безнадежно?
— Да.
— Когда был поставлен диагноз? Господин прокурор? — сказал он в трубку. — Говорит Бекас. Господин Даперголас спрашивает, когда ему к вам явиться? Завтра в одиннадцать? Я передам. Мое почтение. — Он повесил трубку. — Итак, когда был поставлен диагноз?
— За несколько дней до ее смерти.
— Число помните?
Врач назвал точную дату. Это произошло накануне того дня, когда Дженни Дендрину пришла к Бекасу.
— Вы ей об этом сказали?
— Она потребовала.
— Почему вы до сих пор скрывали это?
— Я не скрывал. Меня никто не спрашивал.
— Я спрашивал.
— Врач не имеет права говорить о болезнях своих пациентов случайным людям. Вы же не представитель правосудия.
— Спросят завтра в одиннадцать, — сказал Бекас уже без прежнего устрашающего выражения.
Старый полицейский был доволен. Он добился своего, и это оказалось гораздо легче, чем он предполагал.
— Могу я задать вопрос? — сказал Даперголас.
— Естественно.
— Откуда вы знаете, что Дженни Дендрину покончила с собой, а не была убита?
Бекас улыбнулся.
— А вот это моя профессиональная тайна.
Полчаса спустя прокурор Каридис выговаривал Бекасу, который, сияя, появился в его кабинете.
— Что за глупости? Ты зачем мне звонил от этого врача? Кто тебе сказал, что я хочу его видеть?
— Он придет сюда завтра в одиннадцать.
— Зачем?
— Он считает, что ты его вызвал.
— Но я, черт бы тебя побрал, его не…
— У него есть что тебе сказать, — с улыбкой перебил прокурора Бекас. — Дженни Дендрину не была убита. Она покончила с собой.
— И это он собирается мне сообщить?
— Ну, не совсем…
Прокурор рассердился.
— Ты что, шутить вздумал?
— Нет, я не шучу, — сказал Бекас. — Даперголас, конечно, не знает, что его пациентка покончила с собой, а если бы и знал — не сказал бы. Но он скажет тебе, что у Дженни Дендрину были мотивы для самоубийства. Именно об этом я тебе утром докладывал. Она была обречена.
И он поведал о том, что произошло в кабинете Даперголаса. Прокурор слушал с недоверием, но и с интересом.
— Когда я приходил к вам утром, это было только гипотезой, а теперь стало фактом.
— Но это не доказывает, что муж не мог ее убить.
— Само по себе — нет. А все факты, вместе взятые? Показания горничной, ложь самой Дженни, ее попытки представить дело не так, как было на самом деле?
— Все это послужит ценным материалом для защиты.
— Ты хочешь сказать, что после всех этих новых фактов все равно передашь дело в суд?
— А ты думал, достаточно твоих слов, чтоб я прикрыл дело?
Бекас не стал спорить. Он понимал: прокурору нелегко вот так вдруг, в несколько минут признать свою ошибку.
— Дело твое. Я сделал все, что мог. И потом…
Он произнес это «и потом» так, будто идея пришла ему в голову только что. А между тем он обдумывал ее всю дорогу, пока ехал во Дворец правосудия.
— И потом, можно при желании добыть более точное доказательство.
— Каким образом?
— Яд. Судебный врач установил, от какого яда наступила смерть?
— Разумеется.
— Откуда у Дендрину яд? Мне трудно это установить. Тебе же достаточно отдать распоряжение проверить все афинские аптеки.
— Думаешь, это легко?
— Нет, но осуществимо. — Бекас поднялся. — Мое почтение, господин прокурор.
Он знал, что победа за ним. Прокурор после первого, психологически вполне объяснимого сопротивления поразмыслит и сделает все, как надо. Недаром он встал и проводил Бекаса до самых дверей. Протягивая ему руку, он спросил:
— А где сейчас эта девчонка? В Афинах или на вилле?
Внутренне Бекас возликовал, но на лице изобразил недоумение.
— Какая девчонка?
— Ну, эта, горничная.
Да, Бекас не ошибся в Каридисе. Теперь тот, без сомнения, вытянет необходимые сведения из Даперголаса и повторно допросит горничную.