Каждый день у нас начинается с переклички. Список в классном журнале учитель наверняка знал наизусть и мог бы без запинки повторить его от начала до конца. Тем не менее он клал журнал перед собой, заглядывал в него, одну за другой называл фамилии и делал паузу, чтобы услышать ответ: «Здесь!» Если пауза затягивалась, он вопросительно поднимал брови, бросал пронзительный взгляд на пустую парту отсутствующего и ставил против его фамилии прочерк.
Наш класс славился прогульщиками. В нем собрались, наверное, самые отъявленные во всей школе сорванцы, но сорванцы достаточно смышленые, чтобы учиться хорошо, поэтому на наши прогулы смотрели сквозь пальцы. У нас находилось множество причин, чтобы пропускать занятия: один, например, не мог прийти потому, что его джильбаб[62] выстирали и он еще не высох, другой отвозил отца на станцию, третьему подвернулась возможность заработать несколько монет. И все сходило нам с рук. Но только не в четверг, только не в четверг!
Да, наши озорники были отнюдь не глупы и в учебе шли первыми, опровергая брюзгливые пророчества деревенских богатеев, полагавших, что школы созданы только для их сынков, и возмущавшихся новыми порядками, когда в одном классе — в нашем! — учатся и сын старосты, почтенного человека, семья которого живет в доме с балконом, и оборванец Абд аль-Фаттах, сын фекки[63] Хамиса аль-Гумейи.
Все началось с того, что, проводя ежедневную перекличку, Абуль Макарим-эфенди повелительно произнес: «Абд аль-Фаттах аль-Гумейи!» — и не услышал ответа. Обычно в таких случаях учитель ограничивался пометкой в журнале и продолжал вызывать других. Но тут он вдруг наморщил лоб, потер виски, как бы припоминая, произнес:
— Этот Абд аль-Фаттах… Почему по четвергам он всегда отсутствует? Я это давно заметил. Что-то здесь не так… Каждый четверг, каждый четверг!
Сдавленное хихиканье заставило учителя поднять взгляд от журнала. Сабаави исподтишка ущипнул Кармута, Кармут толкнул Сабаави. Их веселье мгновенно передалось соседям, а это означало, что многие понимают его причину.
— Что такое? — спросил учитель.
Кто-то, давясь от смеха, показал на Сабаави и Кармута:
— Они соседи Абд аль-Фаттаха, их дома стоят стенка к стенке.
Учитель строго прикрикнул:
— Так в чем же все-таки дело?!
— Эти двое… Они же его соседи.
На лицах обоих озорников запылал яркий румянец, и они испуганно переглянулись, словно обвиненные в тяжком преступлении. Каждый предпочитал, чтобы объясняться пришлось другому.
— Ну говори ты, Сабаави, — приказал учитель.
— Так Кармут тоже его сосед… — тянул время Сабаави.
— Кармут, ты скажешь, наконец, в чем дело?! — взорвался учитель. Кармут стремительно вскочил, словно подброшенный пружиной, и разом выпалил: «Каждый четверг Абд аль-Фаттах со своим отцом ходит на кладбище!»
Класс разразился хохотом. Учитель, который сам был большой любитель посмеяться, пытаясь сохранять серьезность, медленно произнес:
— Что значит — ходит с отцом на кладбище?
Тут уж сразу несколько добровольцев, перебивая друг друга, растолковали, что имел в виду Кармут. И мы узнали, что наш одноклассник Абд аль-Фаттах аль-Гумейи прогуливает каждый четверг из-за того, что отправляется в этот день вместе с отцом на кладбище, где тот читает Коран по усопшим, переходя от могилы к могиле.
