— Не откажем!
— Пусть живут в мире и спокойствии, в своем диком поле, возле Киммерийского моря и приезжают к нам для торгов и мирных дел.
— Так и будет!
— Так и будет! — возвестил Любомудр, потрясая дубовым посохом, украшенным золотым яблоком.
— Утром, старейшины и лучшие люди племени встретятся в священной роще с представителями готов и росомонов, для принесения клятвы в обоюдном мире и дружбе. Волхвы проведут обряды, а духи предков закрепят союз и мир. Мы допустим недавних врагов в городище и скрепим договор за пиршественным столом. Они разделят наш кров и еду.
— Пусть так и будет, — подхватили люди слова волхва. Вставить похороны.
Любомудр кивнул, подавая знак Лале. Жрица взяла из Перунова кострища огненное полено и медленно пошла к воротам городища. Люди в молчаливой скорби потянулись за ней. За городищем, на небольшом взгорке лежал огромный плоский валун, обдуваемый всеми ветрами. Сейчас его поверхность устлали тяжелыми дубовыми поленьями, сверху положили березовые чурки, смешанные с сухим мхом и еловыми ветками для дымности. Верхнее ложе засыпали зеленой хвоей. На усыпальном ложе возлежали одиннадцать воев, павших на поле боя. Их облачили в белые одежды, на головы возложили венки из полевых трав, рядом положили боевое оружие и тоболы[56] со снедью.
Сейчас, души погибших незримо кружат над усыпальным ложем, над пришедшими проводить их в последний путь родичами. По поверьям весеннее небо — хранилище теплых солнечных лучей и живой воды, которые дают земле плодородие, одевают её в роскошные зеленые одежды, питают плодородные пашни, дают жизнь. Там в небесном мире, возле небесного водоема есть царство Перуново — вырий[57]. Сегодня вознеслась к нему кукушка-гадалка, принесла ключи от ирия и пробужденный Перун отопрет свое царство для душ павших мужей.
Лала в молчании обошла кострище, поджигая его с четырех сторон. Рыжее пламя быстро обхватило сухие поленья, затрещала хвоя, тела павших скрылись в белом ароматном дыму, а еще через мгновение, рыжий зверь ревя взметнулся к синему, опаленному Ярилой небу, скрыл под собой усыпальное ложе.
— Уходят мужи! — Закричал, потрясая посохом Любомудр.
— Уходят вои, — тихо прошептала Лала и люди повторили её шепот.
Поселяне не уходили, пока кострище не развалилось, пламя не опало, превращаясь в рдяные угли и не перемешались зола с прахом…
Над поселком опустился тихий знойный вечер. В центре городища выложили гору из полениц и хвороста. На ней будет запечен Перумов бык, когда от костра останутся лишь жаркие рубиновые угли.
Один из волхвов, смотритель Перумова кострища, вынул из огня головешку и подошел к подготовленному кострищу. Он поднял голову к небу, щуря глаза, всмотрелся в разгорающиеся звезды. Проявились контуры Лося[58], вслед за ними Власожельцы[59] и яркие Колы[60]. Как только звезды этого созвездия засияли ярче, он сунул головешку в заготовленный хворост. Внутри сухих веток жадно заплясал малиновый огонек, быстро разросшийся в багровое пламя. Внутри кострища кто-то жадно загудел и заворчал. Огонь, словно чудо-дивный зверь, перескочил с сухого валежника на березовые бревна.
— Зничь пришел!
— Зничь пришел!!! — хором ответили люди.
Взметнувшееся в высь алое пламя, словно услышало их призыв, осветило веселые улыбающиеся лица, праздничные, белые одежды поселян.
— Зничь! — Этим именем древние русы называли не просто огонь физический, а имели под ним огонь духовный, жизненный, который живет в человеке, звере, растении и делает их одухотворенными, а значит и божественными. Живой и внутренний огонь.
— Зничь пришел! — стояло над городищем.
Ряженные в волчьи шкуры, словно волкодлаки, волхвы потрясая посохами, обошли благославляя огонь.
В толпе, окружавшей костер, заиграли волынки, гудки и дудки. Росы — стар и млад, хватая друг друга за руки, пустились в хоровод, вокруг костра, вслед за жрецами.
Принесли глиняные кувшины с бузой[61].
Бус отделился от хоровода, отошел в тень гонтины и прислонился к одному из столбов. Улыбаясь, смотрел на костровые гуляния — прыжки через огонь. Внезапно нахмурился, вспоминая, как совсем недавно — две зимцерлы
