— На работу? — как ни в чем не бывало, спросил он.
— В Букингемский дворец, — недовольно буркнула я.
— А где воскресенье провела, у тети? — он упрямо не хотел замечать мою холодность.
— Дома, — я начала успокаиваться.
— Но я звонил! — воскликнул Леха.
— Я телефон отключила.
— Я приходил, — не унимался он.
— Знаю, — уже совсем спокойно ответила я, — видела, как ты в окна заглядывал.
— Ты все еще сердишься на меня?
— Нет. Я сержусь на себя. Что изменяла с тобой мужу.
— Но ведь он первый начал, — удивился Леха.
— Ты еще совсем молодой и глупый, — вздохнула я, — и ничего еще не понимаешь. Он изменил. А я не должна была с тобой спать.
Леха не понял моей логики, но увидел, что спорить со мной бесполезно. Поэтому он вздохнул и спросил с мягким укором:
— Расследование ты тоже бросаешь?
Я сделала вид, что задумалась.
— Понимаешь, у меня ничего не получается. И потом, я все время должна встречаться с тобой, а мне это тяжело. И я уже билет в Москву купила.
Я плохо представляла себе, что буду врать через неделю, если не уеду. Но на неделю я от Лехи избавилась. Когда я в субботу уходила от Сергея Владимировича, горничная — шпионка племянника — отсутствовала. И я надеялась, что племянник не узнает о моей ночной прогулке с Алей. Пусть он ищет новый способ достать дядю. Леха понял, что капризная птица удачи вырвалась из его рук, но, сохраняя лицо, довез меня до больницы.
В замызганной приемной меня ждал Вовка. Я приготовилась услышать очередную сплетню, но ошиблась.
— Вика! — радостно закричал он. — Меня выписывают. За мной мама пришла.
Я ожидала увидеть монстра. Но в приемную из кабинета заведующей вышла высокая полная, измученная женщина. Одного взгляда на ее поношенную куртку было достаточно, чтобы понять всю ее жизнь: комната в малосемейке, муж-алкоголик, маленькая зарплата, которую регулярно задерживают. Больная спина и отекающие к вечеру ноги. А под ногами — шустрый Вовка. Вот и срывается. Она выглядела точной копией утренней тетки из трамвая. Та тоже — отгонит трамвай в парк, вернется домой и вывалит на сына все, что осталось после пассажиров. А благодаря моему вмешательству сегодня останется больше, чем обычно. Я вздохнула, пожелала Вовке удачи, его матери здоровья и закрыла за ними дверь.
После завтрака меня ждала приемная — в отместку за эпитет замызганная. С ухмылкой ждала. Ухмылялись даже разнокалиберные стулья, неровным строем протянувшиеся вдоль стен — крутая? Я в ответ тоже ухмыльнулась — крутая! — и, вооружившись тряпками, ведром и шваброй, принялась мыть батарею, в которой — увы! — уже не прятался ключ. Забавное это дело — мыть батарею, имея в уме номер счета в одном из банков Цюриха. Этот номер делал все происходящее нереальным, будто я заснула в субботу и никак не проснусь. Пожалуй, только закон всемирного тяготения еще имел надо мной власть. Но окружающие ничего не знали о моем тайном могуществе и думали, что могут на меня влиять. В частности, Лиля. Спустилась со второго этажа, сложила руки на груди и принялась рассказывать, как в воскресенье вылила ведро грязной воды на одного наглого мальчишку, который назвал ее толстой коровой. На мой наивный вопрос, кто вытер лужу, ответила хохотом. Мне очень хотелось съездить мокрой тряпкой по ее действительно толстой заднице. И ведро воды на нее вылить тоже очень хотелось, почти так же сильно, как на Анну Кузьминичну. В это время кто-то позвонил в дверь. «Принесла нелегкая очередную родительницу», — проворчала я, нащупывая в кармане загнутую, как знак вопроса, железную трубочку — пропуск в рай. Но ошиблась: на пороге стояла Аля.
— Я попрощаться, — ответила она на мой незаданный вопрос.
Лиля была тут как тут.
— Ой, смотрите, кто пришел! — радостно заорала она, обходя Алю со всех сторон. Я схватила Лилю за руку и довольно грубо подтолкнула к лестнице — не болтайся под ногами. Но Лиля не унималась.
— Добро пожаловать в рай, — хохотала она Але прямо в лицо.
И тут я не выдержала — размахнулась и со всей силы закатила Лиле оплеуху. Лиля побледнела, схватилась за щеку, сверкнула глазами и побежала в кабинет заведующей.
