— Хронос, — сказала я строгим тоном, — отдай палку мне и не мешай убираться. — Я наклонилась, чтобы взять у него палку, но в ужасе отдернула руку — меня ударило током. Левую сторону парализовало, я не могла сдвинуться с места. А Хронос только смеялся. «Так вот как выглядит пресловутая коса, — пронеслось в голове, — и я уже коснулась ее». В это время в комнату вошла уборщица. Грузная пожилая тетка в коричневом халате и застиранной косынке. Она протянула руку к Хроносу, собираясь взять палку, словно это была обычная швабра. Я попыталась сказать, что не нужно этого делать, но слова не шли с языка, только какой-то беспомощный клекот. Привлеченная этими звуками уборщица повернула голову в мою сторону. Одна глазница у нее была пустая — глухой черный тоннель, из другой бил красный луч. «Смерть», — поняла я. И приготовилась к неизбежному.
Первым делом дочитала любовный роман, написала длинные письма родным, позвонила Ленке… Ходила весь день с торжественно-важным видом, пока случайно не глянула на себя в зеркало. И расхохоталась. Неужели я в самом деле собралась умирать, беспомощно вскинув лапки? Дудки! Вытащила вчерашний лист. Перечитала. Какие неувязки должен найти здесь разум? Во-первых, как Аля узнавала адреса своих будущих жертв? Или Виктор оставлял ее одну в кабинете, или… Дописать предложение я не смогла. Ничего. Мыслительный процесс, коль он пошел, не остановишь недомолвками. Но если адреса давал Виктор (выговорила!), то племянник не просто воспользовался ситуацией, но выступил в роли режиссера-постановщика, а может, и сценариста… Мыслительный процесс увел меня так далеко, что ночной кошмар вновь представился чем-то неизбежным…
Неизбежное случилось по дороге на работу. Сломался трамвай. И кондуктор — толстая крикливая тетка, разгуливавшая по салону с засаленной сумкой на толстом животе, — велела всем срочно покинуть вагон. На робкие просьбы вернуть деньги ответила громким и радостным матом. Пассажиры уныло потянулись к выходу, ворча под нос о тотальной несправедливости. Сами понимаете, как мне нужны были эти три рубля. (А справедливость?) Поэтому я решила непременно их забрать… Резонно предположив, что мне ответят все тем же матом, я просто запустила руку в сумку и вытащила деньги. Ровно три рубля, заметьте. Тетка даже не сразу сообразила, в чем дело. Но когда сообразила, испустила крик, перед которым ее прежняя ругань казалась невинным шепотом влюбленной гимназистки. Я выскочила из трамвая. (Пардон! Неспешно покинула салон). Тетка за мной.
— Ты что, о…? — она употребила непечатное слово.
— Точно, о… — ответила я тем же. И сама не поверила, что смогла это выговорить. В маленьком городишке, где прошло мое детство, матом ругались все жители старше пяти лет. Но чем больше ругались окружающие, тем изысканнее становилась моя речь. А сегодня я произнесла это слово без внутреннего протеста. Даже повторила, вдруг толстая встрепанная тетка его не расслышала. Но я напрасно беспокоилась. Тетка расслышала и замерла с открытым ртом. Я обогнула ее и пошла дальше, провожаемая взглядами незадачливых пассажиров. (Честно говоря, я ждала, что они объединятся и, вдохновленные моим примером, заберут-таки свои деньги. Увы! Предпосылки для революции еще не созрели). Теперь мне оставалось лишь закурить. Когда я училась в девятом классе, то случайно нашла в доме пачку болгарских сигарет. Папа не курил. Сигареты оставила какая-то мамина приятельница во время тайных женских посиделок. Я неумело закурила, минут десять набирала в рот дым, выпускала его обратно. Потом позвонила подруге.
— Ирка, я курить научилась! — гордо закричала в трубку.
— Ты только научилась? — презрительно хмыкнула Ирка. — А я уже год как бросила.
Так бесславно закончился мой единственный опыт с курением. Господи, как много в моей жизни прошло мимо меня: я никогда не пила водку, не пробовала наркотики. А секс! Да если бы не Карина, я так и протрахалась бы с мужем до самой пенсии — два раза в неделю по десять минут.
А сегодня мимо меня пронеслись Лехины «Жигули». Леха затормозил и открыл дверцу.
