Коннерс неопределенно двинул бровями и поднял ко рту стакан.
Подержал и отвел.
— А письмо, дорогой?
— Ну, даже если совпадет почерк… — начал Дункан, но отвлек покидавший собрание прокурор, попрощавшийся с ними обоими за руку.
Начатая фраза не имела особого смысла — почерк в любом случае необходимо проверить, кое-что другое требовало немедленных уточнений.
— Вы сказали «все четверо новорожденных» и показали на дом.
Пришлось, однако, подождать, когда после глотка Коннерс вернется на землю.
— Я не настаиваю, дорогой, на чертовщине. Просто Ромми рожала своих двойняшек в тот вечер, когда Джино, окутанный проводами, лежал этажом выше, а тем же полезным делом вместе с Ромми занималась Марта и еще одна молодая бесшабашная женщина. Там, в палате, они и перезнакомились.
— Хотите сказать, Джино переселился в одного из младенцев, — капитан не поставил в конце вопросительный знак.
— Нет, дорогой, я не настаиваю, — Коннерс мелко помотал головой, — совсем не настаиваю.
Однако помыслив, вполне серьезно добавил:
— Впрочем, этот мерзавец мог переселиться в кого угодно.
Если учесть, что коллега пил виски еще до него…
Нет, он не выглядит опьяневшим.
— А я и сам не верю, — пожав вкривь плечами, проговорил тот. — Привезти вам завтра письмо на экспертизу?
— Ну… это в любом случае.
— Тогда двинулись по домам?
Капитан не очень-то взял всю историю в голову, верней — она туда и не лезла. Но совсем отмахиваться тоже было нельзя, так как за слухами и письмом крылись непонятные планы, и лучше всего, если они заключаются в издевательстве над полицией.
Второй вариант — поймать на такую наживку агента, не очень пугал. С одной стороны, Людвиг превосходно законспирирован, с другой — умен, опытен и сам не допустит прокола. К тому же, они оговорили сегодня провокационную опасность этих слухов о Джино.
А вот большие количества наркотиков в городе, как и превращение его в перевалочный пункт, действительно очень тревожит.
С утра на работе в первые сорок минут капитан всегда занимался короткими оперативными совещаниями с раздачей заданий, после суета обрывалась и наступало относительно спокойное время, когда можно делать что-то другое, и иногда даже думать.
Он как раз закончил мероприятие в одном из отделов и, выходя в коридор, увидел инспектора, провожающего в его кабинет среднего роста блондинку, видимо, ту самую гувернантку Ванлейнов, про которую было известно, что «полицией не привлекалась», по профессии педагог младших классов, и ей тридцать лет.
Дункан, немного еще задержавшись, вскоре вошел, инспектор из вежливости приподнялся в кресле патрона, не собираясь его оставлять, а капитан сделал обычный знак, чтобы сидел — когда его сотрудники вели разговор со свидетелями или допрашивали подозреваемых и требовалось присутствие шефа, он предпочитал расхаживать у тех за спиной.
Блондинка заканчивала ответ инспектору, и выяснилось — она, как всегда, ушла в тот день около половины седьмого.
— То есть за пятнадцать минут до гибели Ванлейна?
— О времени его гибели я знаю только по слухам, — в голосе прозвучали враждебные нотки.
— Мэм, я не ловлю вас ни на чем, поверьте. Вы не могли бы вспомнить, кто где находился к моменту вашего ухода?
Инспектор умел прикидываться простым искренним парнем, тон женщины сделался мягче.
— Да, разумеется. Детей как раз усадили ужинать, я сама в этом участвовала. Дальше функции переходят к миссис Ванлейн. Марта подавала на стол. А что касается, — она приподняла голову, немного раздумывая, и закончила не называя имя, — полагаю, он был в кабинете.
— Не наверху?
— Не могу точно ручаться.
— Чего-то необычного в тот день не заметили?
Женщина отрицательно мотнула головой.
— Сколько вы проработали у Ванлейнов?
— Около года, точнее… десять с половиной месяцев.
— Спасибо за точность, мэм. Были бы благодарны, если б вы прояснили нам что-нибудь касательно отношений супругов.
Ответ гувернантки, показалось Дункану, прозвучал слишком быстро и громче прежнего.
— Не знаю, сэр, мое дело только дети.
И еще Дункан готов был поручиться, что ее не было на похоронах. В то короткое время он не осматривал лиц, но многими годами тренированное внимание фиксирует все, что попадает даже в самые уголки бокового зрения, — ее там не было.
