Что может быть ужасней этой комнаты? Почти поле брани! Куда ни кинь взгляд — везде орудия, от которых бросает в дрожь: многочисленные предметы, похожие на ножи, кинжалы, булавки, шпильки всевозможных форм и размеров. Из всей этой кошмарной экспозиции Сакару хорошо знакомы лишь ножницы. Запачканный кровью сосуд под металлическим столом, вата, бинты, запах эфира, пронзительный и всепроникающий, как предвестник неведомого мира. Три врача: акушер, кардиолог, анестезиолог, дородная медсестра, снующая тем не менее с легкостью пчелы. Все это он заметил в первое мгновение. Сейчас же глаза его были прикованы к приподнятой кровати, на которой лежала изнуренная борьбой жена. Ее голени возвышались над загородкой, водруженной в конце кровати. За ней стоял акушер в белом халате. Видна была только верхняя часть его туловища, и лишь по ней можно было судить о действиях рук врача, скрытых от Сакара.
Голова жены металась вправо и влево, открывая то одну, то другую половину землистого лица, застывшего в гримасе боли.
До каких же пор будет длиться борьба? Когда Аллах ниспошлет нам отдых?
Рука акушера все время двигалась, глаза пристально следили за роженицей, и в них не было никакого беспокойства. Он простодушно и чуть небрежно улыбался и говорил не переставая:
— Как же велика разница между вашим лицом в жизни и на экране!
Сакар, соглашаясь, кивнул и усилием воли изобразил на своих губах подобие любезной улыбки. Он вынужден был оторваться от лица жены из вежливости, чтобы обменяться взглядом с врачом.
— Что может быть великолепнее искусства вообще и тем более искусства игры на сцене. На мой взгляд — это главный вид искусства! Вы заставляете меня смеяться от всего сердца. Никто еще не доводил меня до такого смеха, даже сами американцы. А роль главного клерка в вашем последнем фильме — это просто удивительно! Вы превзошли в ней самого себя!
Глаза двух других врачей одобрительно засияли, медсестра также подняла на него свой улыбающийся взор в знак согласия с оценкой роли главного клерка. Сакар смотрел на свою жену. Он надеялся, что беседа хоть сколько-нибудь отвлечет ее и облегчит страдания. Однако она была погружена в собственный мир, скрытый от людских глаз и мыслей. Он снова стал спрашивать себя, когда же прекратятся ее муки. И когда же врач наконец смилостивится над ним и оставит его в покое. В этот момент акушер обратился к роженице:
— Помоги мне! Ты должна помочь мне. Я говорил тебе много раз. Крепись и покажи мне, на что ты способна.
В ответ она тихо простонала:
— У меня нет сил…
— Ну что ты. У тебя полно сил. Ты сможешь родить, если только сама себе поможешь. Пойми это хорошенько. Я жду, что ты мне ответишь.
Она собралась с последними силами и опять громко закричала. Однако очень скоро ее голос ослаб, и из груди вырвался лишь хриплый стон. Рука врача задвигалась быстрее. И он снова заговорил:
— И в целом фильм отличный. Я читал однажды в журнале, что вы, перед тем как согласиться на роль, ставите условием познакомиться со сценарием.
Сакар снова оторвал взгляд от жены:
— Да.
— А что значит сценарий для фильма?
О пытка!
— Ну, это подготовка литературного произведения к киносъемке.
— Я разделяю вашу позицию. Безусловно, читать сценарий надо прежде всего для того, чтобы была какая-то гарантия, что он соответствует вашему дарованию.
— Спасибо… Спасибо…
Женщина прерывисто застонала, и врач с упреком сказал:
— Нет, это не то, что мне надо. Женщина сама должна родить.
Сакар склонился над ее ухом и прошептал:
— Немного напрягись, моя дорогая. И тогда Аллах принесет нам радость.
Доктор засмеялся:
— Сделай так, как говорит этот ответственный человек.
Затем он повернулся к Сакару:
— О том, что вы вместе играли в театре, я узнал только из одной статьи в журнале. На сцене я никогда не видел ни вас, ни ее. Я ведь не большой театрал.
И после минутного молчания заговорил снова:
— Да вы меня не слушаете!
Сакар очнулся, его мучения усиливались, становились нестерпимыми.
— Скажите мне, а какая ваша самая любимая роль?
— Наверное, роль военного.
— Вы что имеете в виду фильм «Пожар без огня»? Нет… Нет…
