… Филипс, Филипс, все время он толкует об этом Филипсе! Да кому на свете, черт побери, нужен был этот Филипс? Лицо в толпе этот Филипс и больше ничего! Все они одни и те же — серые лица, да и только. Минутой, секундой раньше вы даже и не подозревали об их существовании. И вдруг они появляются, словно ниоткуда, маячат перед вами, перекрывают дорогу. Внезапно они превращаются в решающий фактор борьбы человека за выживание…
— Нет, не голыш… То есть, я хочу сказать, откуда мне знать, что было у него в руке?
— Откуда? Но, дорогой мистер Харвей, вы ведь были там. Вспомните. Вы говорите, что в руке Филипса был не камень. Тогда что же? Ветка дерева? Палка? Что? Что-то ведь было?
… Комната внезапно показалась мне наполненной бесчисленным количеством лиц, лишенных выражения, лиц, уставившихся на меня. Бледные, розоватые, загорелые, они как бы слились в одно огромное море, и мы, то есть я, следователь и его помощник, как бы оказались единственными обитателями на маленьком острове, до которого никому нет дела. Я заметил, что старик-следователь вдруг насторожился и зорко следит за мной, в то время, как мною овладела усталость. Мне стало все труднее сосредоточиться…
— Мистер Харвей, мы ждем. Мы только хотим, чтобы вы объяснили нам, каким образом он заставил вас почувствовать опасность. Так что же было у него в руке, если не камень, не палка?
…Я устал. О боже, как я устал. В последний раз, я помню, на другом допросе, там не было такого настырного молодого прохиндея. В последний раз я имел дело с пожилым следователем, вечно куда-то торопившимся. Я уже не помню, что ему говорил, но знал, что всегда выгодно проявлять на допросе вежливость и ни в коем случае не терять самоконтроля, не кричать. Такое поведение всегда оставляет хорошее впечатление. Так они сказали мне в тот раз, последний раз. Они сказали, что я очень хороший свидетель…
— Будьте так любезны, повторите ваш вопрос.
— Охотно, мистер Харвей. С помощью чего Филипс угрожал вам?
…Наконец-то я переиграл их. Словно озаренный воспоминанием, представшим перед моими глазами, я восстановил подлинную картину во всех деталях…
— Он держал в руке… штык!
— Теперь мне ясно. Он пошел на вас со штыком в руке.
— Да, это так. Мне нужно было что-то предпринять и быстро. Я сделал ему подсечку и, когда он упал, нанес ему два удара ребром ладони чуть ниже затылка. Затем я сбросил его вниз по ступенькам лестницы. Мне чертовски повезло. Промедли я секунду, и все было бы кончено!
— Что кончено, мистер Харвей?
— Он бы добрался до меня своим штыком! Вы когда-нибудь видели обезглавленное тело? Нет! Этого нельзя забыть.
… Мне полегчало. Я словно выпустил из себя накопившийся пар. Я увидел, что сказанное мною произвело на них впечатление. Они уже не задавали мне больше вопросов, но я готов был отвечать. Я хотел рассказать им о тех, других случаях, о которых они не знали. Лица допрашивающих меня людей чуть вышли из фокуса, поблекли, но я знал, что они внимательно слушают, что я говорю…
— А еще их было двое. Девица оказалась куда опаснее парня. У нее в руке был кинжал с широким лезвием, и она подкрадывалась ко мне сзади. Мне пришлось положиться на быстроту своей реакции. Действовать, полагаясь на старые боевые рефлексы. В общем, я уложил их. Но я не могу сейчас вспомнить все детали. Это произошло шесть лет назад, на южном побережье. И я сохранил вырезки из газет, сообщивших об их гибели.
Люди. Вы никогда до конца не знаете людей. Что от них можно ожидать. Вам кажется, что они вполне безобидны, и вдруг они набрасываются на вас в самый неожиданный момент. Я не хочу умирать. Вот в чем дело. Я не хочу, чтобы меня убили.
Взять хотя бы ту женщину, которая пыталась убить меня четыре года назад. Вы бы никогда не подумали, что она способна на такое. В потрепанной одежде она была похожа на беженку. Но вам никогда не следует доверять оборванцам. Они, как правило, прячут что-то смертоносное под лохмотьями. Я сразу заподозрил ее в недобром. Примерно милю я крался за ней и в подходящий момент ринулся в схватку…
… Внезапно усталость вновь с еще большей силой навалилась на меня. Я уже не мог говорить. Я слишком, слишком устал. Мне захотелось убраться из этой комнаты поскорее. Поскорее вновь очутиться на военной базе, где бы я мог отдохнуть несколько дней. Больше мне ничего не нужно.
