Русско-польские отношения и политическое развитие Восточной Европы во второй половине XVI – начале XVII вв. - страница 52
Гораздо меньше акцентировалась другая сторона вопроса: субсидии нужны были С. Баторию для того, чтобы вести войну, не считаясь с решениями сейма. В ответ на недоуменный вопрос А. Поссевино, разве имеет право польский король вести войну без согласия государства, он весьма ясно заявил: «Это правда, если война ведется на средства поляков, но не иначе». Позднее король снова заверил легата, что поляки не смогут ему противодействовать, если война будет вестись не на их счет[380]. Подобные разъяснения могли удовлетворить папского представителя, но близкие к королю политики (прежде всего Я. Замойский), несомненно, знали, что 4-я статья «Генриховских артикулов» — главных государственных законов Речи Посполитой — ясно определяла как обязательство со стороны короля: «О войне или о посполитом рушении мы не должны ничего начинать без позволения всех сословий на сейме»[381]. Такие замыслы объединенной вокруг С. Батория группы политиков позволяют рассматривать ее как исторического предшественника «дворцовой партии» Сигизмунда III, которой в 1609 г. удалось вовлечь Речь Посполитую в войну с Россией, даже не обсуждая этого вопроса на сейме.
Вместе с тем появление такого плана ясно свидетельствует о том, что у короля и его окружения было мало надежд добиться своих целей легальным путем при поддержке «сословий». Действительность скоро подтвердила основательность этих опасений. Хотя в королевской инструкции на предсеймовые сеймики осени 1584 г. лишь констатировалась выгодность сложившейся ситуации для Речи Посполитой и не делалось никаких определенных указаний относительно направления ее будущей политики[382], вопрос о том, следует или нет вести войну с Россией, занял в постановлениях сеймиков центральное место.
При всей отрывочности материалов можно констатировать, что планы С. Батория получили определенную поддержку на землях юго-запада Короны, где шляхта давно была сторонницей активной восточной политики. Однако эта поддержка была весьма далека от того, чего желали в королевском окружении. Так, сеймики Белзского и Подольского воеводств, одобрив планы войны с Россией, вместе с тем рекомендовали вести войну «без привлечения и угнетения подданных наших», т. е. фактически отказались вотировать поборы[383]. Таким образом, даже в Белзе, где старостой был сам соавтор военных планов Я. Замойский, королевской партии не удалось добиться своего. На других землях было еще хуже. Так, в проекте постановлений Краковского воеводства послам прямо рекомендовалось «не скоро приступать к этой войне, с которой должны прийти новые тяготы»[384]. Такой же была позиция мазовецких сеймиков[385].
Наконец, совершенно враждебным было отношение к военным планам Великого княжества. На этих землях, разоренных долгой войной и только что переживших тяжелый неурожай[386], намерения короля вызвали настоящую панику. «И земля о том необышно тужит, только война будет», — сообщал побывавший на Литве осенью 1584 г. русский гонец Прокофий Толстой[387]. Неудивительно, что сеймик Великого княжества в Волковыске резко отклонил королевские планы[388]. Сообщения русских дипломатов, что на сейме 1585 г. особенно резко против предложений С. Батория выступали «Волынцы»[389], позволяют предполагать, что и у украинских феодалов инициатива двора не нашла поддержки.
В широких кругах шляхты уроки войны с Россией, как мы увидим далее, оценивались совсем иначе, чем в королевском окружении. Неуспеху агитации двора способствовала также политика русского правительства, которое не только заявило сразу по вступлении Федора на престол о своем намерении подтвердить мирный договор, но и распорядилось 31 мая 1584 г. по случаю его венчания на царство освободить без выкупа всех находившихся в России польско-литовских пленных[390]. Сыграли, возможно, свою роль и опасения перед возможным покушением короля на свободу элекции, что как-то связывалось в сознании шляхты с его военными замыслами
