Русско-польские отношения и политическое развитие Восточной Европы во второй половине XVI – начале XVII вв. - страница 44
Другим важным документом в группе «образцов» следует считать текст обращения к шляхте. Устами составителей грамоты царь заявлял, что «вас в Коруне польской людей мудрых много есть», которых он «рад имети больших в товарищех» и вообще желает быть «не так паном, али рыцерским людем как братом»[299]. Далее следовали обещания более конкретные: уплата долгов Сигизмунда-Августа «желнырем и дворяном», амнистия для русских политических эмигрантов в Речи Посполитой и, наконец, заверение — «толко меня королем оберете, о том стану думать, чтоб вас с людьми своими содиначить». Если первое из этих условий отражало конкретные интересы определенной части шляхты, а исполнение второго было как бы залогом того, что как король Речи Посполитой Иван IV изменит свои традиционные методы правления, то последнее носило общеполитический характер. Примечательно, что о смене религии в этих документах вопрос не поднимался, но по вопросу об установлении «реальной» унии между Россией и Речью Посполитой их составители проявили большую настойчивость, добиваясь хотя бы предварительного заявления, что в будущем царь предпримет шаги для ее заключения.
С этим документом резко контрастирует «образец». грамоты, которую следовало послать каждому из воевод[300]. Здесь нет ни конкретных обещаний, ни заверений, высказывания носят предельно общий характер. Такое сопоставление, думается, вполне определенно указывает, в какой среде интересующие нас документы возникли. Наконец, следует отметить рекомендации посланцев направить особые грамоты серадзскому воеводе Ольбрахту Ласскому, каштеляну бецкому Станиславу Шафранцу и старосте радзейовекому Рафалу Лещинскому; последнему нужно было обещать пост «скарбного»[301]. Всех этих политиков, расходившихся между собой и по вероисповеданию, и по политической ориентации, объединял в период второго «бескоролевья»[302]. лить один признак — популярность в шляхетской среде. Все это позволяет рассматривать миссию Я. Лашковского и В. Закревского как попытку сторонников царя среди польской шляхты вступить в непосредственные контакты со своим кандидатом, предложив ему конкретный план действий в борьбе за польскую корону. Таким образом, события Стенжицкого съезда завершились попыткой представителей двух совершенно разных политических групп навязать русскому правительству угодную им линию поведения в предвыборной борьбе. Хотя мотивы их действий, как показано выше, были весьма различными, советы совпадали в одном: русское правительство должно активизировать свою внешнюю политику, направив в Речь Посполитую своих представителей для переговоров об условиях унии.
Иван IV, однако, не последовал этим советам и избрал совсем иное решение. Вместо «великих послов» с чрезвычайными полномочиями в Литву был отправлен обычный гонец Семен Янглыч Бастанов[303]. Вся его миссия должна была ограничиться передачей литовской и польской раде царских грамот[304], в которых царь сообщал лишь о своем намерении направить в Речь Посполитую посланника, «а с ним хотим приказати к вам о своих делах»[305]. В грамотах никак не затрагивался вопрос о польском троне; в случае благоприятного ответа на них в Речь Посполитую должен был выехать посланник — Лука Новосильцев[306], чтобы передать отдельным сенаторам, а также «нанятом, княжатом и всему рыцарству» царские грамоты с просьбой поддержать кандидатуру Ивана IV на выборах[307]. Однако Л. Новосильцев тоже не получил полномочий для переговоров об условиях избрания. Он должен был лишь добиваться «опасной» грамоты для «великих» послов[308], которым царь обещал дать все необходимые указания, «как меж нас и государством Коруны Польской и Великого княжества Литовского, тое доброе дело совершить и постановить»
