Наиболее четко взгляды этих кругов выражены в сочинение Павла Пальчовского «Kolęda moskiewska», напечатанном в Вильно в 1609 г.[896] Описывая плодородие и богатство России, автор призывал польско-литовскую шляхту к завоеванию России, доказывая легкость этого, предприятия ссылкой на успехи испанских конкистадоров в Новом Свете. «Несколько сотен испанцев, — писал он, — победили несколько сот тысяч индейцев», а московиты, может быть, лучше вооружены, чем те люди, но вряд ли храбрее их[897].
Характерное для этого высказывания приравнивание русских к жителям Нового Света имело в рамках концепций польско-литовских политиков еще и другой смысл. В начале XVII столетия, как показано В. Чаплиньским, в шляхетской среде снова оживают традиционные мысли о том, что внутренние проблемы, возникающие перед господствующим классом Речи Посполитой, могут быть решены за счет феодальной колонизации русских земель[898]. Однако если политики второй половины XVI в. (публицисты, например, времен первого «бескоролевья») рисовали себе этот процесс по образцу польской феодальной колонизации Украины и Белоруссии, ориентируясь на решение проблемы путем соглашения с русским правительством и с дворянством, то для ряда польских политиков и публицистов начала XVII в. образцом для подражания становится испанская монархия и деятельность конкистадоров на американских землях. Русские земли должны стать для Речи Посполитой тем, чем является Новый Свет для Испании и Португалии[899].
В соответствии с этими предпосылками П. Пальчовский планировал создание в завоеванной стране целых поселений поляков (как шляхты, так и людей «посполитой кондиции»), наделенных русской землей «по подобию колоний римских». Эти колонии стали бы опорными пунктами польско-литовской власти в крае. Роль других опорных пунктов должны были играть укрепленные «замки» со специально выделенными для них особыми округами — по образцу португальских крепостей в северной Африке. Остальные земли пошли бы в раздачу польско-литовскому дворянству. Правда, Пальчовский допускал, что те земли, которые не будут заняты шляхтой, могут быть розданы русским дворянам, но его оговорка, что эти владения должны быть небольшого размера, ясно показывают, что в новой системе устройства местному господствующему классу отводилась явно подчиненная роль[900]. К этому добавлялась идея «крестового похода» на Восток против русских, которые христиане лишь по названию, а в действительности «не заслуживают того, чтобы называть их христианами»[901].
Высказывания П. Пальчовского не были отражением лишь его собственных взглядов. Отзвуки аналогичных воззрений обнаруживаются также в инструкциях сеймиков и в публичных выступлениях сенаторов и послов[902], а идею «священной войны» энергично пропагандировали католический епископат и курия. Не случайно всем участникам будущего похода на Россию самим папой было дано отпущение грехов[903]. Но, пожалуй, наиболее существенно, что сочинения П. Пальчовского, как показал
В. Чаплиньский, были инспирированы королевским двором[904] и, следовательно, выраженные в них идеи были близки группе политиков, державших в своих руках нити управления страной. Таким образом, в политическом мышлении части польско-литовского дворянства произошли явные сдвиги от идеи распространения государственных границ путем наделения местного дворянства шляхетскими правами и вольностями к пропаганде квази-колониальных форм эксплуатации русских земель.
Однако, хотя король и его ближайшие советники Ф. Крыйский и А. Бобола, несомненно, желали бы действовать в духе предложений П. Пальчовского, в официальной политике Речи Посполитой по отношению к России возобладала иная линия, при которой отдавалось предпочтение политическому решению вопроса. Дело было прежде всего в том, что у короля и его группировки не имелось реальных возможностей для завоевания России. В стране, как на обширном материале показал Я. Мацишевский, в течение всего интересующего нас периода существовала значительная оппозиция, выступавшая против вмешательства в русские внутренние дела… Эта оппозиция в шляхетской среде была настолько сильной, что на сейме 1609 г. король не решился поставить на обсуждение посольской избы вопрос об интервенции. Тем самым при осуществлении каких-либо планов в отношении России королевская группировка могла рассчитывать лишь на силы и средства группы связанных с королем магнатов. В этих условиях король и его окружение оказались вынужденными принять политическую линию тех политиков (главным среди них был гетман коронный Станислав Жолкевский), которые, одобряя необходимость военного вмешательства для возведения на русский трон польского короля, по-прежнему полагали, что достижения своих целей на Востоке Речь Посполитая должна добиваться путем соглашения с русским дворянством. Такой политический курс, казалось, тем более обещал реальные результаты, так как уже в 1606–1607 гг. в Речь Посполитую стали поступать известия, что часть русских правящих верхов готова возвести на русский трон члена польский королевской семьи, чтобы с помощью польско-литовских феодалов подавить движение социальных низов
