Русско-польские отношения и политическое развитие Восточной Европы во второй половине XVI – начале XVII вв. - страница 111
Наблюдения по частным вопросам приводят к заключению общего порядка: по мере дальнейшего развития восточной экспансии Речи Посполитой как в форме шляхетской колонизации восточных областей, так и в форме подчинения православного населения католической церкви объективно сужалась база для возможного сотрудничества обеих восточноевропейских держав.
Все же запятая русским правительством позиция открывала определенные возможности для политического сотрудничества между восточноевропейскими державами. Однако они не были использованы, поскольку во время дальнейших переговоров[881] польско-литовская сторона четко поставила само заключение соглашения о союзе в зависимость от того, разрешит ли русское правительство польско-литовским феодалам заключать браки и приобретать недвижимость в России. Необходимость именно такого решения аргументировалась тем, что лишь кровные и имущественные связи между дворянством обоих государств могут быть гарантией прочности заключенного договора. Обоснованность этих суждений вызывает, однако, серьезные сомнения. История отношений между Литвой и Короной в десятилетия, предшествовавшие Люблинской унии, убедительно показывает, что приобретение польскими феодалами имений на пограничных территориях Великого княжества (с помощью браков, покупкой и т. д.), которое вело затем к фактическому включению этих земель в состав Короны, не только не укрепляло взаимоотношения, но, напротив, было источником постоянной напряженности в отношениях между этими государствами[882]. Так, например, на литовском сейме 1554 г. стоял вопрос о том, «абы на Подляшье и на Волыню именей не куповали чужеземцы, ани жадными причинами не поседали, кгды ж тым не мало паньства Великого Князъства убываетъ»[883]. Тогда же волынская шляхта обратилась к господарю с просьбой о принудительном выкупе всех земель, приобретенных поляками на Волыни[884]. На сейме 1559 г. встал вопрос о принудительном выкупе польских имений в Жемайтии[885] и т. д. Разумеется, все эти факты польско-литовским политикам были известны, но они обошли молчанием эту сторону проблемы, поскольку их усилия были направлены прежде всего на то, чтобы снять барьеры на пути польско-литовской феодальной экспансии на Восток.
Для официального курса польско-литовской восточной политики начала XVII в. следует признать весьма показательным, что вторым непременным условием соглашения, по мнению послов, должна была стать свобода католической проповеди в России. При этом настойчиво ставился вопрос о необходимости для москвичей ближе ознакомиться с «латинской» верой и обсудить с польско-литовской стороной вопрос об унии церквей под главенством папы[886]. Русское правительство снова отклонило эти предложения, но вместе с тем русские дипломаты подчеркивали желательность политического сотрудничества между обоими государствами и, в частности, ставили перед польско-литовскими представителями вопрос о согласованных действиях России и Речи Посполитой в Прибалтике[887]. Однако в этих условиях польско-литовские послы не проявили желания продолжать переговоры о «соединении». Занятая ими позиция ясно показывает, что господствующий класс Речи Посполитой был заинтересован лишь в таком соглашении с Россией, которое открывало бы возможности для дальнейшего развития восточной экспансии, и отвергал те варианты урегулирования отношений, которые таких возможностей не предусматривали.
На этом переговоры о проекте «унии» закончились. Однако с приездом в Вильно зимой 1601–1602 гг. для ратификации договора о перемирии русских послов литовские сенаторы в беседах с русскими представителями снова подняли вопрос о «соединении», говоря с ними, как сообщал нунций в Рим, о «польской свободе» (
