Русско-польские отношения и политическое развитие Восточной Европы во второй половине XVI – начале XVII вв. - страница 108

. Поэтому ни в проектах 80-х годов, ни в проекте 1590 г. вопрос о распространении католической религии в России не фигурировал. К началу XVII в. положение изменилось. Новое поколение польско-литовских политиков, формирование взглядов которого происходило в условиях роста контрреформации, отошло от политических построений предшествующего периода, склоняясь к тому, чтобы считать важнейшей гарантией государственного единства, в соответствии с высказываниями П. Скарги, не только единство социально-политических институтов, но в не меньшей мере единство вероисповедания. Из этой новой ориентации вытекали попытки принудить православное население Речи Посполитой признать власть римского папы, что нашло свое отражение и в провозглашении Брестской унии 1596 г., и в последовавших за ней гонениях на православных, не признававших унии. Для этих политиков восточноевропейская федерация была немыслима без возникновения перспектив на достижение такого религиозного единства хотя бы в будущем. Не случайно вместе с посольством в Москву выехал проповедник-иезуит, подготовивший для послов специальное рассуждение об унии церквей, которое было затем зачитано на переговорах[870].

Несмотря на существенность корректив, внесенных правительством Речи Посполитой к началу XVII в. в свой внешнеполитический курс, оценивая концепцию проекта 1600 г. в целом, следует признать, что ее основная линия, намеченная в проекте 1590 г., осталась прежней и лишь приобрела после внесенных поправок и уточнении большую четкость и последовательность. Это была линия на создание условий для польско-литовской феодальной колонизации русской территории и для всестороннего воздействия на русское общество со стороны господствующего класса Речи Посполитой. Тем самым были бы заложены основы для последующего объединения России и Речи Посполитой в едином государственном организме при определяющем влиянии польско-литовских феодалов.

Как же представляли себе авторы проекта такое слияние? Ответ на этот вопрос дают установления, помещенные в заключительной части проекта. В них рассматриваются как формально равнозначные две возможности: будущим государем России и Речи Посполитой может стать и царь, и король. С формальной точки зрения второй вариант было, несомненно, легче осуществить: в Речи Посполитой трон был выборным и достаточно было дождаться лишь смерти царствующего монарха, чтобы осуществить унию, в то время как в России власть монарха была наследственной и следовало бы ждать пресечения династии, что могло отодвинуть момент слияния государств в неопределенно далекое время. Однако составители проекта поставили вопрос иначе. Правда, после смерти короля царю предоставлялось право «договариваться» с сенаторами и шляхтой относительно возможного кандидата на трон. При этом, однако, подчеркивалось, что царь не должен преграждать дороги к трону королевскому сыну и вообще ничем не ограничивать вольной элекции. Лишь в случае, если бы у покойного короля не осталось потомства, «станы Короны Польской и Великого княжества Литовского», как дипломатично сказано в проекте, «не исключают (nie zagrazaią) для себя выбрать (своим) паном господаря Русского»[871]. Следовательно, и после возможного пресечения династии Ваза Речь Посполитая не принимала на себя никаких определенных обязательств по отношению к царю. Совершенно иную ситуацию создавала бы смерть бездетного русского монарха. В этом случае, указывалось в проекте, «король его милость польский… должен быть господарем русским» 58. Можно отметить ряд обстоятельств, определивших фактический отказ польско-литовских политиков от заключения династической унии с Россией путем выбора царя на польский трон. Здесь, несомненно, не последнюю роль сыграла позиция самого короля Сигизмунда, стремившегося сохранить польский трон для своих потомков (без его согласия нельзя было внести соответствующие клаузулы в этот проект, не имевший даже санкции сейма), и стремление польско-литовских феодалов ни в чем не нарушить вольность элекции, которая в Речи Поено литой XVI–XVII вв. считалась основой шляхетских «свобод». Вместе с тем, стремясь сохранить за собой ничем не ограниченную свободу выборов, польско-литовская шляхта продолжала отказывать русскому дворянству в праве выбирать себе государя. Эта линия была прямым продолжением соответствующих постановлений в проектах 80-х годов XVI в. Такой курс был в прямом противоречии с фактами русской действительности начала XVII в., когда русское дворянство (вместе с представителями городского сословия) уже фактически пользовалось таким правом, избрав в 1598 г. на русский трон по пресечении династии Рюриковичей Б. Годунова. Перемены в русской жизни косвенно отразились и на построениях самих польско-литовских политиков, которые при рассмотрении ряда вопросов сами предполагали активное участие представителей русских сословий в решении важнейших вопросов межгосударственных отношений: так, в том же проекте 1600 г. послам предписывалось добиваться, чтобы при заключении договора о «вечном соединении» царь приносил присягу «с боярами думными и со всеми станами»