— А почему нет? Какая разница — в холле-не в холле, когда хочется плакать? По-видимому, мне надо с ней поговорить.
Грейс кивнула. Лицо у нее стало красное, Джордж видел, что она расстроена.
Он прошел по коридору и постучался в служанкину дверь.
— Permesso, — сказал Джордж.
— Prego. — Элеонора лежала на кровати, но почтительно вскочила, когда он вошел. Видно было, что она плакала. Глаза были красные, бледное лицо. Она, кажется, испугалась. У Джорджа перехватило горло.
— Элеонора, мне очень жаль, что я вижу вас в таком состоянии, — сказал он по-итальянски. — Не можем ли я или моя жена чем-нибудь вам помочь?
— No, Signore, — сказала она тихо.
— Что с вами случилось в холле?
Глаза у нее сверкнули, но она сдержала слезы.
— Ничего. Хочется плакать, вот и плачешь. Разве нужна причина?
— Вы довольны здешними условиями?
— Да.
— Если мы чем-то можем вам помочь, вы непременно скажите.
— Не надо из-за меня этого беспокойства. — Она подняла подол юбки и нагнулась, чтоб утереть слезы. Ноги у нее были волосатые, но очень недурны.
— Ну, причем тут беспокойство, — сказал Джордж. Он осторожно прикрыл за собою дверь.
— Надо оставить ее в покое, — сказал он Грейс.
— О ххосподи! Именно, когда мне необходимо уйти!
Но через несколько минут Элеонора вышла и снова принялась за свою работу на кухне. Больше никто ничего не сказал, сама она тоже. Джордж вернулся на службу, Грейс надела шляпку и отправилась на урок итальянского, а потом к собору Святого Петра.
Вечером, когда Джордж вернулся с работы, Грейс позвала его в спальню и сказала, что теперь она выяснила причину сегодняшних треволнений. Сначала синьора, возвращаясь от своего доктора, наткнулась в холле на Грейс и так раскипятилась, что Грейс поняла, что она костерит их служанку. А тут как раз швейцариха принесла вечернюю почту, и синьора на нее накинулась — мол, зачем такую невежу привела с улицы. Наконец, когда старуха ретировалась, швейцариха объяснила, что это она довела Элеонору до слез. Видно, она запретила ей пользоваться лифтом. Стоит у себя под дверью и подслушивает. Как кто-то вставит ключ в замок лифта — выскакивает и, если это Элеонора, орет: «Ключ не для тебя! Ключ не для тебя!» Встанет, руками лифт загородит. «По лестнице топай! — орет. — На то и ступеньки! Летать не надо, не то бы Г-сподь тебе крылья дал».
— Но Элеонора тоже не лыком шита, — продолжала Грейс. — Видно, она перехитряла синьору, то есть опять же согласно швейцарихе, она — поднимется на второй этаж и оттуда уж лифт вызывает. Но сегодня синьора что-то заподозрила и застукала Элеонору. И дико ей намылила шею. Раньше, как хозяйку туда принесет, Элеонора с перепугу бросалась к себе и запиралась на ключ. Синьора объявила, что вынуждена нас попросить, чтобы больше мы не давали ключ этой девке. Перед носом у меня трясла этим своим ключом.
— Ну, и что ты на это сказала? — спросил Джордж.
— А ничего. Я не намерена затевать с ней склоку, даже если бы владела итальянским. Мы уже помотались месяц без квартиры, спасибо, с меня лично хватит.
— Но у нас контракт, — сказал Джордж.
— Контракты расторгают.
— Зачем ей — ей же деньги нужны.
— Я в ее намерения не вникаю, — сказала Грейс.
— Нет, меня это бесит, — сказал Джордж. — Почему девушка не может воспользоваться лифтом, когда волочит вещи на крышу? Пять этажей. Шутка ли.
— Очевидно, другие служанки лифтом не пользуются, — сказала Грейс. — Я сама видела, одна шла по лестнице с корзиной белья на голове.
— Им бы в цирке выступать.
— В чужой монастырь со своим уставом не ходят.
— И все же мне хочется слегка урезонить старуху.
— Ты в Риме, Джордж, ты не в Чикаго. Никто тебя, кстати, силком сюда не тащил.
— Где Элеонора? — спросил Джордж.
— На кухне.
Джордж пошел на кухню. Элеонора мыла посуду после детского ужина в кастрюле с горячей водой. Когда вошел Джордж, она глянула на него со страхом, и в левом глазу страх блеснул чуть заметней, чем в правом.
— Я очень огорчен тем, что случилось в холле, — с чувством сказал Джордж. — Но почему вы мне днем не сказали?
— Чего людей беспокоить.
— Может быть, мне переговорить с синьорой?
— Нет, нет.
