Путешествие в Россию - страница 58
Петербург выступает в оде в двух планах: как центр философских знаний, наук и искусств России, созданный монаршей волей среди болот, поросших камышом и знакомых прежде лишь рыбакам, и как город русской славы, «родина Героев».[575] Этот «царский город» славен своими боевыми победами, и Альгаротти вспоминает традицию вывешивать трофейные знамена в главном храме города — Петропавловском соборе, традицию, существовавшую начиная с 1710 г., когда в еще деревянной церкви были вывешены шведские знамена после взятия Петром I Выборга. В Петропавловском соборе хранились также ключи от городов и крепостей, взятых русскими во время войн со Швецией и Турцией в XVIII в. Альгаротти упоминает о турецких знаменах, завоеванных в Русско-турецкой войне 1735–1739 гг. Однако в первом издании оды (1739) говорилось не о турецких, а о «фракийских стягах». Вращаясь в придворных кругах Англии и Пруссии, Альгаротти проявил осторожность: прямо не называя Турцию, он указывает на Фракию, завоеванную Османской империей в XV в., понимая, что Фракия в Европе в XVIII в. ассоциировалась с Турцией. Вернувшись в конце жизни в Италию, Альгаротти переработал текст оды, и в новом издании (1757) речь идет уже о турецких знаменах. Эти знамена, отмечает Альгаротти, «русский Марс в твоем развесил храме».[576] «Русский Марс» — Петр I, а храм, где царит «священная Слава», — главный собор Петербурга, который хранит память о военной славе России и воплощает идею преемственности «прошлого» (эпоха Петра Великого) и «настоящего» (время Анны Иоанновны).
Альгаротти завершает оду на той же торжественной ноте, с которой он ее начал: Истина пробудила его голос, и на невских просторах он славит русскую императрицу. Ода написана одиннадцатисложным нерифмованным стихом. В этом отношении итальянский литератор выступил в известной степени новатором, как и А. Кантемир, стремившийся распространить в русской поэзии белый стих.[577] В жарких спорах, которые велись в Италии между защитниками рифмы и сторонниками нерифмованных стихов, Альгаротти принял сторону последних. Белый стих представлялся его последователям, в числе которых были известные в то время поэты Карло Инноченцо Фругони и Саверио Беттинелли, более героическим и стоявшим ближе к античной поэзии, и Альгаротти предпочел его, полагая, что он в большей степени отвечает его замыслу.[578]
Выход в свет оды, сброшюрованной с «Ньютонизмом для дам», получил отклик в переписке Альгаротти и Кантемира. В письме к Кантемиру (к тому времени уже послу России во Франции) итальянский литератор сообщал, что, по сведениям из Венеции, книга уже напечатана и что он распорядился отослать один экземпляр своему русскому другу, а другой просил его «преподнести» Анне Иоанновне. Альгаротти отмечал, что ода — знак «глубокого восхищения» могущественной русской императрицей, которая являет собой «пример для всей Вселенной». Шутливо называя оду «скромным бумагомаранием» («questa povera opera d’inchiostro»), Альгаротти надеется, что она все же придется по душе Кантемиру, а «философия и музы встретят благосклонный прием» в России.[579] В ответном письме Кантемир уверял Альгаротти, что отправил в Петербург его книгу и свой перевод «О свете» и обещал сообщить ему о впечатлении, какое они будут иметь при дворе.[580] Однако о судьбе перевода Кантемира ничего не известно, он считается утраченным.
Наиболее интересным и известным литературным произведением Альгаротти, получившим европейское признание, является книга «Путешествие в Россию». Первоначально Альгаротти назвал свое сочинение «Письма о России. Очерк».[581] Оно вышло в свет без имени автора. По-видимому, Альгаротти хотел узнать реакцию читателей на критические высказывания о России. Во втором издании 1763 г. имени автора нет на титульном листе, но Альгаротти подписал посвящение участнику Семилетней войны герцогу Фердинанду Брауншвейгскому (1721–1792), в котором говорилось: «Эта книжечка дает представление о положении народа, который в настоящее время играет столь значительную роль в судьбе Европы, и в ней описывается знаменитая война, которую он вел с Турецкой империей».