– Скажите, а это… больно? – прошептал я.
А потом, сидя в ее ванной по горло в пене, я все заглядывал ей в глаза и спрашивал: вот это все, что было с нами, и есть та самая любовь?
И она, намыливая мне голову, отвечала:
– Да, конечно.
Я пытался уточнить:
– Значит, вы меня любите и, выходит, я вас тоже люблю?!
– Конечно, – отвечала она, обтирая меня полотенцем.
Я вертелся в ее руках и продолжал выяснять:
– А как же ваш муж?
– А мы ему ничего не скажем, – смеялась она.
– А почему? – приставал я.
Она поднимала взгляд к потолку и говорила, что так нужно и все будет хорошо и со мной, и с ней, и с ее мужем.
На это я удивлялся:
– Разве можно любить двоих?
Она смеялась, поила меня чаем и говорила, что я глупенький, но хорошенький.
Домой я возвращался переполненный гордостью.
Теперь я как равный шагал рядом со взрослыми дядями, стараясь даже ступать с ними в ногу.
Я стал мужчиной!
У меня есть любимая женщина.
И она меня любит.
Правда, я немного огорчался при воспоминании о ее муже. «Но раз у нее теперь есть я, то ее муж ей совсем уже и не муж». И от этой мысли я веселел, подпрыгивал, обрывая листочки на весенних топольках. Меня переполняли великие перемены сегодняшнего дня. Хотелось с кем-нибудь поделиться. Но, как назло, никто из друзей и приятелей на пути не попадался.
«Может, рассказать обо всем маме?» Но, войдя в подъезд, я передумал. «Нет, пожалуй, маме говорить неудобно, лучше папе».
Вызвал лифт. Зашел в него. Поднялся к себе на седьмой этаж и засомневался: «А как начать? Нет, уж лучше я расскажу брату. А вдруг он смеяться будет? Нет, не буду и ему рассказывать. Она же говорила, что не расскажет никому. И я не буду». Но, так ничего и не решив, я подошел к своей двери и нажал кнопку звонка.
Америка – это шестнадцать часов полета через Северный полюс. Огромный «Боинг». Первый класс.
Внимательные стюардессы. Приятная компания.
Со мною рядом – известная на весь мир актриса. Ей за пятьдесят, но выглядит на тридцать: огромная голубая норковая шуба, дорогие серьги с крупными бриллиантами, тонкие руки в вуалевых перчатках и один-единственный перстень на среднем пальце правой кисти.
Вы зачем летите в Америку? – спросила она меня.
За «Оскаром», – ответил я скромно и потупил глаза. – А вы?
Она резко повернулась ко мне всем своим бюстом и внимательно посмотрела на то тощее и прыщавое, что сидело рядом с нею, и, не ответив на мой вопрос, с любопытством спросила:
– А вы кто?
– Я? Я продюсер… – И назвал фильм, который с огромным успехом недавно прошел на всех экранах мира.
– Продюсер?! – ее мутноватые глаза вспыхнули молодым огнем.
А я, взяв первый попавший под руку журнал, стал листать его небрежно и равнодушно – подумаешь, продюсер, подумаешь, еду за «Оскаром». Что тут удивительного?
От листания журнала на арабском языке меня отвлекло нежное прикосновение. Моя соседка, улыбаясь и источая само очарование, осторожно обратилась ко мне: Извините, что беспокою вас.
Вы не составите мне компанию?
Мне захотелось выпить легкого итальянского вина.
Конечно, – с готовностью ответил я и замахал руками, привлекая внимание стюардессы.
Мы выпили вина. Она распахнула шубу. От нее веяло дорогими французскими духами и такой женской статью, что я в свои двадцать семь выглядел рядом с ней как глупый трясущийся дворняжка-щенок рядом с холеной и зрелой породистой су… то есть собакой.
Выпили еще. Она стала ласково выспрашивать, как да что, где и почему. Я разливался соловьем. Рассказал все: и где, и как, и что, и почем. Забыл, правда, при этом упомянуть, что деньги были папины, резонно полагая, что это отнюдь не самая существенная деталь моего повествования.
Вот так, мило беседуя, мы миновали Северный полюс. Она, засыпая, позволила мне поправить шубу на ее коленях.
Когда она проснулась я, а не стюардесса, подал ей кофе. Попив кофе, мы продолжили нашу приятную беседу.
В Америке она бывала десятки раз. Лос-Анджелес и Нью-Йорк она знает, как свою московскую квартиру. Теперь уже я охал и округлял глаза. Она рассказала и о своих творческих планах.
И о том, как она устала от надоедливых поклонников, дураков-режиссеров, жмотов-продюсеров. При последних словах она внимательно посмотрела на меня. Я откинулся на спинку кресла и протянул:
