Когда я поднялся к себе на этаж, то меня с ходу остановила дежурная и, оттеснив в угол, зашептала, чтобы я пока не ходил к себе в номер. Я ничего не понял. Вдоль по коридору тянулись шнуры, стояли короба, осветительная техника, скучающие люди бродили взад-вперед.
Я поначалу подумал, что снимают у меня в номере.
А снимали в апартаментах чуть дальше по этажу. И вот известному режиссеру для какого-то эпизода понадобилась настольная лампа с журнальным столиком.
Решили взять все это в ближайшем из номеров, то есть в моем. Мэтр сам прошел посмотреть, подойдет или нет.
Войти-то он в мой номер вошел, а вот выходить не собирался. Сидел там уже больше часа и что-то внимательно читал. Съемки остановились, никто не решался его потревожить, и поэтому слонялись, не зная, что делать.
Но я, вежливо отстранив дежурную, вошел к себе в номер.
Режиссер сидел у журнального столика, на котором я утром оставил свою рукопись – сбоку от печатной машинки с титульным листом в каретке, на котором было единственное слово «СЦЕНАРИЙ». Услышав мои шаги, он поднял голову, посмотрел внимательно на меня, затем снял очки, постучал ими по рукописи и спросил: «Ваше?»
Я с задыхом ответил: «Мое». И замолчал, а затем, испугавшись чего-то, стал быстро объяснять, что он читал черновик, что я собирался перепечатывать начисто и вот даже первый лист начал. Но он остановил меня.
«Я буду это снимать», – положил он руку на сценарий и позвал меня за собой.
И я пошел.
И в один год напечатал все, что писал пятнадцать лет.
Так исполнилась моя мечта. Изменив мое будущее.
Но это был не случай, а только трезвый расчет. На самом деле я целый год охотился за этим режиссером, чтобы как-то подсунуть ему этот сценарий. И в Ленинград приехал, и в гостиницу устроился только потому, что знал: он будет там на съемках.
Высчитал, за что можно будет зацепиться во время съемок, чтобы он обратил на меня внимание. А сколько денег я оставил в этой гостинице: администратору, чтобы номер был поближе к киношному апартаменту, дежурной, горничной, чтобы эту лампу с журнальным столиком перенесли ко мне, чтобы показали ему именно мой номер – единственный, где есть нужная лампа и столик с лежащим на нем моим лучшим сценарием.
Вот так.
Поэтому наше будущее зависит не только от случая, но и от тебя самого и твоих поступков.
В седьмом классе к нам пришла новая учительница истории. Замужняя молодая женщина лет двадцати трех.
Светлые волосы, голубые глаза, приталенная кофточка, серая прямая юбка.
Я сидел за второй партой в правом ряду. Она часто подходила ко мне сзади и наклонялась, как бы проверяя, что и как я пишу. Но в то же время как бы случайно упираясь своей грудью мне в плечо. От этого уши у меня белели, шея заливалась бордовой краской.
Однажды после урока она задержала меня в классе. Поговорив по теме, предложила прийти к ней сегодня домой часов в семь вечера, чтобы позаниматься дополнительно. У нее, сказала она, есть старинные интересные книги по истории Древнего Рима. Она знала, что Рим меня очень интересует.
В семь вечера я был у ее дверей.
Она была одета по-домашнему. Легкий халатик. Тапочки с помпончиками. Волосы распущены. Я сел за стол.
Она принесла книгу, положила передо мной. Потом пошла еще за одной. Я открыл книжку, попытался читать.
Она обошла стол и встала напротив меня. Потом наклонилась ко мне. Верхние пуговички на халатике расстегнулись. В распахе стала видна вся грудь.
У меня застучало в висках. Я опустил взгляд вниз, на книгу, но ничего там не видел – буквы расплылись, строки задрожали.
Она обошла стол, взяла меня за подбородок и поцеловала прямо в пылающие губы.
Я вскочил, словно меня подбросила пружина.
Схватил ее за талию.
Прижался плотно к ее телу.
Потом еще плотней и еще… и обмяк.
Мне вдруг сделалось неловко и стыдно от всего того, что здесь происходило. Я запросился домой. Она вначале растерялась, но тут же, что-то решив для себя, стала сдирать с меня одежду. Я ужом завертелся в ее руках, не позволяя ей проникать слишком далеко. Осторожно, подбирая слова, она стала убеждать меня, что это вполне нормально, что я уже настоящий мужчина. Я дрожал, не знал, куда девать руки.
