Панин, вероятно, говорил бы ещё долго, но осерчавший Долгоруков бесцеремонно оборвал его:
— Так вы будете выполнять приказ?
У графа свирепо запрыгали мешки под глазами. Горящим взором он окинул Долгорукова, медленно и ядовито процедил сквозь зубы:
— Я сам знаю, что мне делать...
Армию он трогать не стал — отправил к Бендерам генерал-майоров Витгенштейна и Лебеля с четырьмя пехотными полками, тремя эскадронами кавалерии и тринадцатью пушками.
— Попытайте счастья, господа, — напутствовал он генералов. — А коль фортуна отвернёт свой лик — возвращайтесь...
Витгенштейн сделал стремительный марш и 13 октября остановился в двенадцати вёрстах от Бендер. Ближе подойти не удалось: турки постоянно нападали на отряд, и генерал, вместо продвижения вперёд, вынужден был отбивать их атаки. Продержавшись несколько дней, Витгенштейн, памятуя слова командующего, отступил...
Объясняя свой отказ осаждать Бендеры, Пётр Иванович написал брату:
«Чтобы назначенные осадной артиллерии тяжёлые орудия везти туда нынешней погодой и на обывательских здешних лошадях — к тому я совершенно моей возможности не нахожу. Ибо сколько осады при достаточном всего учреждении полезны и славны, столь в противность тому они убыточны и неудачны, а по нашему войску особливо будут тем бесславнее, если я ещё и свету покажу новую в них неудачу...»
* * *
Октябрь 1769 г.
Результаты минувшей кампании обеспокоили Екатерину. Победы, одержанные Первой армией, в силу их малой значимости, турок не испугали. Султан Мустафа не утратил воинственности, о мире даже не помышлял и по-прежнему держал у Дуная многотысячное войско.
— Сильного неприятеля придётся долго воевать, — предостерегал Екатерину Никита Иванович Панин. — Рассуждать о военном успехе совершенно рано, ибо неведомо, каким образом пойдут дела будущие... Политика, как известно, имеет матерью силу! И без военного успеха не будет успеха политического...
Захар Чернышёв в политику не лез — предпочитал разговаривать с турками языком пушек. И настоятельно советовал поскорее осадить Бендеры.
— Нам требуется крупная виктория! — убеждал он государыню. — Только так можно поколебать уверенность неприятеля. Да и татар поставим в трудное положение, поскольку им придётся гадать, что мы предпримем после Бендер: поход на Крым или на Царьград. В любом случае они должны будут держать войско в самом Крыму или поблизости от него, чтобы оборонить полуостров от оружия вашего величества...
Григорий Орлов, отдыхая после любовных утех в жаркой постели императрицы, тоже советовал:
— Ты, Като, по частям басурман обдирай... Увидят, что мяса на теле не осталось, — сговорчивей станут...
Все сходились в одном: для скорейшего и победоносного завершения войны необходимо ослабить Порту до такой степени, чтобы даже непримиримому Мустафе стало ясно — продолжать сопротивление бесполезно и гибельно. А таким решающим ослаблением, по мнению Екатерины, могло явиться не взятие Бендер, а лишение Турции её верного и сильного союзника — Крымского ханства.
— По разуменью моему, — говорила она в Совете, — истощить Порту и обезопасить себя мы можем либо заставив крымцев отторгнуться от неё и стать независимым, дружественным к нам государством, либо присоединив силой оружия ханство к России... Второй способ, возможно, более быстр. Но он грозит немалыми политическими издержками. Ибо мы предстанем перед всей просвещённой Европой злобными завоевателями, поработившими несчастный татарский народ...
— Не это их встревожит, — тихо вставил Чернышёв, — а выход России на берега Чёрного моря.
— ...Европейские державы, — продолжала говорить Екатерина, — и в первую очередь Франция, будут недовольны нашим продвижением на юг. И я не исключаю, что против империи могут быть предприняты определённые нежелательные действия... Поэтому нам надобно вести дела так, чтобы крымцы и соединённые с ними ногайцы сами отторглись от Порты... Отторглись по собственной воле и обратились к России с просьбой о покровительстве. Тогда и с турками разговор будет иной, и Европа нас пожалует за благородство.
