В письме говорилось, что в случае желания татар освободиться от власти Турции они должны прислать к Панину избранных народом полномочных депутатов для постановления соответствующего договора. И с этого момента российская армия не будет более угрожать татарам!
А чтобы крымцы сильнее ощутили нависшую над ними угрозу, далее в письме шло предупреждение, что иначе Панин «с многочисленной армией и со следующими при ней 20 000 диких калмыков, вместе со всем запорожским войском прибудет к ним для обращения в пламя их жилищ».
Пётр Иванович сложил бумаги, передал их адъютанту и, шаркая туфлями, ушёл в спальню.
Утром он продиктовал ордер для «Тайной экспедиции», обязав Веселицкого предпринять решительные действия по возбуждению татар к отторжению от Порты.
В другом ордере он приказал армии готовиться к маршу к назначенным зимним квартирам...
Загрузив телеги и роспуски остатками военных припасов и снаряжения, уложив в горбатые фуры больных, батальоны, растянувшись длинными жидкими колоннами, медленно двигались на восток. Раскисшие от дождей просёлки, перемолотые тысячами ног, копыт, колёс, превратились в жидкое чавкающее месиво. Отощавшие от бескормицы лошади скользили в выбоинах, ломали ноги, бессильно падали в грязь; их стаскивали на ослизлые обочины, жалеючи, стреляли в ухо, обрывая тоскливое предсмертное ржанье. Обшарпанные генеральские кареты, треща гнутыми колёсами, вдруг заваливались в глубокие рытвины, сбрасывая в холодную слякоть зазевавшихся кучеров. Поёживаясь в мокрых мундирах, согнувшись под тяжестью ранцев и ружей, солдаты бесчувственно шлёпали разбитыми башмаками по хляби. Артиллеристы и фурлейты, словно муравьи, копошились у засевших пушек и повозок, обхватив руками колеса, стараясь сохранить равновесие на разъезжающихся в скользкой жиже ногах, натужась, выталкивали их из липкой грязи. Мокрые, смертельно уставшие от изматывающей работы, тяжело дыша, они, едва успев перевести дух, снова пускались в путь, хлестая длинными кнутами измученных лошадей и нудно ревевших волов, чтобы через два-три десятка сажен, дурея от отчаяния, повторять всё ту же дьявольскую работу.
К середине ноября батальоны уныло и неприметно растеклись по крепостям и городам.
В Харьков — главную квартиру армии — Панин прибыл 20 ноября. А на следующий вечер он устроил торжественный приём и бал, о грандиозности которого ещё долго вспоминали в губернском городе.
Сладко звучала музыка. Слободской генерал-губернатор Евдоким Алексеевич Щербинин степенно представил главнокомандующему жену и дочерей. Дворяне, чиновники — цвет местного общества — подобострастно кланялись, спешили высказать Петру Ивановичу слова восхищения. Бравые армейские офицеры огромными бокалами глотали шампанское и нещадно врали дамам, описывая свои дерзкие подвиги; дамы томно вздыхали, глядя на мужественных героев восторженно-влюблёнными глазами.
Было шумно, весело, беззаботно, — казалось, что войны нет и в помине...
* * *
Декабрь 1769 г.
В начале декабря, сковавшего Петербург льдами, снегами и трескучими морозами, Совет собрался на очередное заседание. Предстояло обсудить план кампании на наступающий 1770 год.
— Полагая, что Порта нынешние свои утраты понесла через силу нашего оружия, мы не можем, однако, принимать сии счастливые успехи за определительные к предстоящим событиям, — сухо сказала Екатерина, открывая заседание. — Поэтому для будущих распоряжений мнится нужным исследовать прежде шедшие действия, дабы отметить причины наших викторий и ретирад.
— Как свидетельствуют реляции главнокомандующих армиями, — заговорил Чернышёв, — турецкий везир, будучи озабочен движениями Второй армии, держался Рябой Могилы, положение которой мы токмо недавно сведали. На защиту же Хотина и против Первой армии употреблял только конницу, которая стойкостью не отличалась и всегда ретировалась, не имея, по всей вероятности, намерения защищать ни Молдавию, ни Хотин, ни опустошённые земли.
— Что ж он так? — раздувая щёки, спросил расслабленно Кирилл Григорьевич Разумовский. — Воевать одной конницей... И без пушек.
— В той стороне ближе двухсот вёрст от Хотина не было нигде провиантских запасов для пешего войска. Поэтому и не мог он действовать всеми своими силами, — ответил Чернышёв фельдмаршалу. И, повернув голову к Екатерине, заключил: — Вот эти-то крайности, испытываемые неприятелем на протяжении всей кампании даже более наших против него действий, поспешествовали его удалению из тамошних мест...
