Валентина Федоровна сняла с себя платок и накрыла им грудь Матрены Никифоровны. Орочка благодарно улыбнулась ей.
У двери послышался глубокий вздох, очень похожий на стон; все повернулись в ту сторону. Никифор Хутунка рвал на себе волосы.
— Матрена! — закричал он хрипловатым голосом и закрыл руками лицо. Николай Павлович, словно не замечая шамана, достает часы и продолжает дальше:
— Мы уже беседуем с вами целый час, а познакомиться так и не успели. Меня зовут Николай Павлович, а жену — Валентина Федоровна. А вот сидит с ней рядом наша молодая учительница Анастасия Петровна.
Все молчат, с любопытством разглядывают учителя и учительниц.
— У каждого из вас тоже есть имя и отчество. Вот справа от меня сидит Матрена Никифоровна Хутунка. Слева — Александр Лазаревич Намунка. А впереди, рядом с Павлом Петровичем Еменкой, сидит Тихон Иванович Акунка.
— Однако верно, — словно вспомнив вдруг что-то очень важное, радостно восклицает Быхынька, худенький старичок с седой редкой бородкой и всклокоченными волосами.
— Правда ведь, Николай Михайлович? — обращается к нему Николай Павлович. — Разве вы не знали об этом? Ау вас никто до сих пор не называет друг друга по имени и отчеству! Почему? Вот почему... — И Николай Павлович рассказывает орочам о их безрадостной жизни в прошлом. Объясняет, почему скупщику и спиртоносу невыгодно было обращаться к орочам с уважением. — А по советским законам все люди равны. Они должны уважать друг друга. Попробуйте, назовите меня просто «Николашка», я, честное слово, обижусь. Значит, подумаю я, меня здесь не уважают. Разве трудно называть друг друга по имени и отчеству?
— Трудно, наверно! — опять выпаливает Еменка, которому, видимо, нравится отвечать за всех.
— Почему же трудно? Мы среди вас живем еще совсем мало, а уже знаем каждого по имени и отчеству. Давайте договоримся уважать друг друга.
Николай Павлович снял с котла крышку И, достав вилкой несколько картофелин, подал их на тарелке председателю сельского совета.
— Прошу вас, уважаемый Михаил Петрович, отведать нашего угощения!
Достает картошку и Валентина Федоровна. — Фекла Ивановна, угощайтесь... Чем богаты, тем и рады! — говорит она, подавая тарелку пожилой орочке.
— Александр Лазаревич, пожалуйста!
— Прошу вас, Тихон Иванович!
— Николай Михайлович!..
— Уважаемый Никифор Иванович, и вас прошу! — Николай Павлович подходит к шаману, который сидит в прежней позе, закрыв руками лицо.
Хутунка взял из рук учителя тарелку, поморщился и поставил ее рядом с собой на пол. Лицо у него кривилось, как от боли, подслеповатые глазки моргали, однако одну картофелину он съел.
Никто не был забыт, каждый получил угощение, каждого Сидоровы назвали по имени и отчеству.
Оба они очень волновались. При слабом свете керосиновой лампы многие лица казались им совершенно одинаковыми. Легко было ошибиться и одного назвать именем другого. Но Сидоровы основательно подготовились к встрече, и ошибки не произошло.
Трудно было сразу понять, понравилось ли орочам угощение. Видимо, понравилось, потому что нашлись и такие, которые просили добавить. Среди них был Еменка. Когда Николай Павлович достал ему еще три картофелины, тарелка так и осталась в протянутой руке учителя. Еменка сидел, не шевелясь. И тут учитель понял, в чем дело. Он уважительно, во второй раз, назвал Еменку по имени-отчеству, и тот с довольным видом взял картофель.
После угощения дети завели хоровод. Они запели новые песни, которым научила их Анастасия Петровна. Стоило Николаю Павловичу и Валентине Федоровне взять ребят за руки, как в круг вошли и Павел Петрович Еменка, и Мария Федоровна Тиктамунка, и даже старенькая бабушка Адьян.
Вечер закончился спектаклем кукольного театра. Николай Павлович решил показать все три сказки, какие были в его репертуаре. Занятый куклами, он, однако, прислушивался к разговорам, и когда услышал, что орочи обращаются друг к другу по имени-отчеству, порадовался от всей души.
А костер все горел и горел тем же неярким, красноватым пламенем, каким он вспыхнул в самом начале вечера…
